К счастью, на другой день нас вернули в Вашингтон. Марвин изображал королевское величие и почти не разговаривал со мной. Но я был ему за это благодарен, потому что в первый раз в жизни испытывал прелести похмелья: как будто на меня одновременно навалились грипп, мигрень и еще пара болячек. Когда же перед посадкой в самолет на военно-воздушной базе в Эндрюсе он потребовал от меня изменить свою внешность, я ответил, что ни при каких обстоятельствах не надену отвратительную бороду. И до сих пор бороды вызывают у меня неприятные ассоциации.
Когда я шел по Западному крылу Белого дома, со мной здоровались как с больным, понижая голос и старательно уступая дорогу. Даже полностью поглощенный своими неприятностями, я не мог не обратить на это внимания и удивился. В конце концов, я выполнил президентское задание, хотя и на грани возможного. Не помню уж, как доплелся до своего кабинета. И тут же вошла Барбара.
– Он ждет вас.
В висках стучало. Превозмогая слабость, я направился в Овальный кабинет. Президент был сдержан.
– Добро пожаловать, – коротко проговорил он. – И будьте любезны объяснить вот это!
Телеграмму, которую он протягивал мне, я видел как в тумане. Это был отчет о наших переговорах с кубинцами, подписанный Марвином. Себя он изобразил почти Бенджамином Франклином, зато из меня сделал этакого простака из детской сказки. Увы, из-за дурного самочувствия я не мог даже как следует постоять за себя.
– Черт бы его побрал, – прошептал я.
– Это все, что вы можете сказать? – спросил президент.
– Да здесь сплошная неправда. Он бы отдал им Флориду, если бы они попросили.
– Поэтому вы облевали их новую электростанцию? И, кстати, штаны Кастро тоже? Герб, как вас угораздило?
Я все объяснил как мог, но было ясно, что президент разочарован. Следующие несколько дней я старался не попадаться ему на глаза, надеясь, что его недовольство мной сойдет на нет.
Вся администрация лихорадочно готовила почву для «нормализации». Через неделю после моего бесславного возвращения было назначено совещание в Овальном кабинете. Президент, казалось, был смущен неожиданно бурной реакцией политических кругов.
– Звонил Холт, – сказал он. – Спрашивал, когда «мы собираемся» в Гавану. Петросян бьет копытом, потому что боится, как бы Флорида не стала сданной картой в будущей политической игре. Рейгелат в восторге. Считает, что какая-нибудь из антикастровских группировок обязательно взорвет меня. Напомните, Бэм, – повернулся он к Ллеланду, – как у нас появился Рейгелат.
