Я стоял на пороге совершенно ошеломленный. Вдруг на меня налетел здоровенный, свирепого вида детина. Он споткнулся и больно стукнул меня.
— Гон-сан! — воскликнул я, хватая этого богатыря за руку. — Неужели все… бесследно?!
— Как видишь. Теперь — лапки кверху! — он дохнул на меня винным перегаром. — Пострадала, кажется, вся бумага — и та, что была в отделах, и запас тоже. Мы затребовали с фабрик, из аварийного фонда, но… не довезли… По дороге, в грузовиках, все превратилось в пыль.
— Но почему? — срываясь на фальцет, заорал я. — Что же это делается, а? Сам черт не разберет!
— Откуда я знаю? — ответил Гон-сан и покачнулся. — Одно только мне известно: вся бумага превратилась в пыль, в пепел… Так что нам, газетчикам, крышка…
Тут он извлек здоровенную бутыль, которую до сих пор прятал за спиной, и хлебнул прямо из горлышка. Потом поднял бутыль над головой.
— Вот, смотри, — этикетка тоже исчезла. Ни черта не разберешь, что там внутри: сакэ высшего качества или экстра, или вообще какая-нибудь дрянь…
И в наборном, и в печатном цехе, и в отделе отправки творилось нечто невообразимое. Совсем недавно люди здесь чувствовали себя, как на фронте, трудились до седьмого пота… А теперь все словно с цепи сорвались, того и гляди начнут потасовку.
Вернувшись в свой отдел, я тоже отхлебнул сакэ из какой-то бутылки и бессильно опустился на стул. Телефоны трезвонили без конца, но сотрудники не обращали на них внимания.
— Везде, везде… — бормотал один, словно в бреду.
— Как, по всей Японии? — спросил я.
— Да, по всей стране одновременно, — пробормотал он. Точнее, в течение полутора часов, с трех двадцати ночи.
— А телеграммы из-за рубежа? — спросил я. — Что говорят в иностранной редакции?
— Телетайп не работает. Пробовали на коротких волнах слушать… Кажется, во всем мире… — он схватил телефонную трубку. — Да, да! Что? Да, знаю. Что, что-о? — не дослушав, он со всего маху швырнул трубку. Она раскололась пополам.
— Объявлено осадное положение, формируется отряд самообороны, — сказал он. — Нет, подумать только, какое величайшее свинство — такое творится, а написать нельзя!
— Осадное положение?! Отряд самообороны?! Да зачем это? — изумился я.
— Ну, как зачем? Ведь ужас что творится. Начинается бунт! Толпа напала на банк. Ты только подумай, из банков исчезли все бумажные деньги. И банковые книги, и сберкнижки тоже… Магазины не продают товаров, боятся… Впрочем, все это объяснимо, было бы странно, если бы при таких обстоятельствах сохраняли спокойствие.
