— Ты должен наколоть якорь, — за несколько дней до окончания службы грустно сказал Лёша., - на левой руке. Потому что левая рука от сердца.
— Лёша, — ответил я, — не буду я колоть якорь. Мама будет плакать, а отец ругаться.
— Ну и что, — в сердцах сказал он, — якорь-то нужен тебе. Тебе жить, не им!
— Не говори глупости…
Мы в очередной раз обсудили тему якоря и переключились на что-то другое.
В последний свой вечер на корабле Лёша очень волновался. Он накрыл прощальный стол, угостил всех хорошим чаем, конфетами и печеньем. Раздал своё имущество. Мне он завещал свою подушку, которая была лучше моей. Ещё мне достался его нож, изготовленный им же из нержавеющей стали. Лёша волновался, боялся забыть отдать какие-то, по его мнению, важные распоряжения. Он заметно беспокоился о судьбе корабля и всех членов экипажа.
— Ты должен наколоть якорь, — почти отчаянно сказал он. — Это очень важно.
— Ага, — спокойно ответил я, — на левую руку, потому что от сердца. Успокойся, Лёша! Езжай домой…
— Да я не понимаю, как ты будешь с девушками знакомиться без якоря на руке! — почти закричал он, разведя руки в стороны, беспомощно и отчаянно.
— То есть, — искренне удивился я.
Я искренне удивился не только его словам, но его интонации и настоящей заботе, которая звучала в его последнем и самом весомом доводе.
— Что, то есть? — передразнил меня Лёша. — Ты без якоря не только не моряк, но и вообще непонятно кто!…
— Ты объясни, что ты имел ввиду, — перебил его я.
— Чего тут объяснять!? — без всякой надежды на успех, и привыкнув к моему упрямству, сказал Лёша. — Якорь на левой руке, которая от сердца, нужен моряку в первую голову, чтобы с девушками знакомиться.
— …..?
— Ну чего глазами хлопаешь? Вот я прихожу на танцы, посмотрю по сторонам, оценю обстановку, пригляжусь. Потом выберу девушку, подхожу к ней и говорю: «Разрешите здесь бросить якорь?» И беру её за руку или кладу ей руку на плечо. Но только левую руку, понимаешь? Левую! Потому что она от сердца! — сказал он быстро, горячо и положил мне руку на моё правое плечо. Положил и сразу убрал.
— Леха! Ну, ты герой! — только и сказал я, помолчал немного и выдохнул. — Коли!
Я сказал это и протянул вперёд свою левую руку.
Тут же нашлись и игла и чернила, и человек, который умел колоть.
Игла не укалывала, она, скорее, обжигала. Минут через пять после первого укола у меня на руке был чёткий, чёрный, слегка кровоточащий якорёк. Вскоре он заживёт и посинеет.
Лёша покинул корабль рано утром. Я его больше никогда не видел и ничего о нём не слыхивал.
