– А они что?
– Скрылись в соседней комнате, а меня скрутила охрана.
– Естественно. В ярости еще могли кинуться на них, случаи бывали. Какому судье охота попадать под кулак осужденного? Правда, вы не из геркулесов, но все же… Кто вас судил?
– Главный судья – Никитченко, заседатели Горячих и Дмитриев.
– Серьезный народ. Военная коллегия Верховного Суда СССР. Статья 58-я, пункты 8 через 17, да еще 10 и 11. Верно?
– Верно. А почему вы меня спрашиваете о статьях?
– О чем же нам еще разговаривать в камере? Закона от первого декабря 1934 года не применили? Впрочем, раз вы тут, значит, нет.
– В обвинительном заключении был закон от первого декабря, а в приговоре не упоминалось.
– Пощадили вас. По молодости, очевидно. Вам сколько?
– Двадцать шесть. Вы считаете, что меня пощадили? Взяли совершенно невинного человека на десять лет…
Он вдруг впал в раздражение.
– Не стройте из себя младенца! В двадцать шесть лет пора покончить с детской наивностью! Закон от первого декабря 1934 года принят после убийства Кирова и предусматривает только одно наказание – смертную казнь. Если бы он оставался в вашем приговоре, ваш прах уже везли бы в крематорий.
Землистое лицо Дебрева сердито дергалось. Мне показалось, что он беспричинно возненавидел меня. Я сказал, сколько мог спокойней:
– Вы, очевидно, хорошо разбираетесь в уголовном кодексе?
– И не только в уголовном, – буркнул он. – Я по старой профессии юрист. Правда, уже давно на партработе… А с вашими судьями когда-то приятельствовал, что, впрочем, мне не помогло, скорей – наоборот.
Мы с минуту помолчали. Заключенный наверху рыдал на той же надрывной ноте. Я попросил:
– Если вы юрист, то расскажите, что означают мои статьи. Мне объяснили, но не уверен, что правильно понял.
Он оживился.
– Надо понимать, надо! Теперь эти пункты пятьдесят восьмой статьи будут сопровождать вас всю дальнейшую жизнь, станут важнейшей вехой вашей биографии. Итак, пункт восьмой – террор. Но добавленный к нему пункт 17 устанавливает, что лично вы ни пистолета, ни ножа, ни тем более бомбы в руки не брали, а только сочувствовали террористам, были, стало быть, их идейным соучастником, когда они готовили покушения на наших испытанных вождей…
– Не было этого! – крикнул я. – Никогда не было!
– Надо было судей убеждать в своей непричастности к террору, а не меня. Продолжаю. Пункт десятый гласит, что вы болтун и высказывали антисоветские мнения другим людям, а о наличии таких ваших слушателей категорически свидетельствует пункт одиннадцатый, утверждающий, что организация трепачей, в количестве не менее двух человек, вела рискованные разговоры, в смысле занималась антисоветской агитацией. И одним из таких трепачей были вы. Теперь ясно? Хороший это пункт – десятый в 58-й статье. За любое сомнительное словечко в любой болтовне – тюрьма, вот его смысл. А для крепости, чтоб не выбрались скоро на волю, еще пункт восьмой навесили тяжкая гиря на шею.
