Из Баталпашинска выехали перед самым восходом солнца. Его верхний, сразу же ярко засиявший краешек Михаил и Яков увидели на востоке, едва поднялись, переправившись через Кубань, на левый берег. Здесь остановили коней, оглянулись. Гавриил, провожавший братьев до реки на коне своего денщика, помахал им, крикнул еще раз «счастливый путь!», и они пустили коней рысью, более не оглядываясь.
Путь от Баталпашинска до Сторожевой Михаилу хорошо знаком. Сначала прямо на запад — до местечка Бесленей на Большом Зеленчуке, затем — на юг, через станицу Исправную, вдоль Большого Зеленчука.
Михаил быстро освоился в седле: крепко усвоенное с детства, в ранней юности, остается с человеком на всю жизнь. Верхом ему не приходилось ездить давно, и теперь он испытывал чуть ли не мальчишескую радость. Да и само это утро было таким чутким и чистым, так звонко раздавался в нем цокот копыт, такой свежестью овевало на быстром движении лицо, что он готов был счастливо смеяться на скаку и все поглядывал в сторону снеговых далеких гор, сияющих в лучах едва взошедшего солнца своими розоватыми вершинами…
Была у него такая игра когда-то. В воображении. Была той самой осенью, когда он остался при родителях один, когда и младшую из сестер — Дуню выдали замуж. Уже оголились сады, окружающие Сторожевую, и воздух был холоден и свеж, и окружавшие станицу лесистые горы после захода солнца окутывались темной холодной синевой — предвестницей первых студеных дней. В такие вечера он спускался к Кяфару, бегущему за земляным оборонительным валом, проходящим через родное подворье, и там, у воды, представлял себя всадником, одиноко едущим по горам. Суровым, сильным человеком. За плечами — длинное ружье, заложенное в бурочный чехол, у пояса — широкий кинжал и пистолеты. Он едет один, смелый и вольный, под ним пофыркивает горячий верный конь, кровный шавлох. Он едет в сторону тех вон самых далеких гор, манивших его с раннего детства. Он слышал, что за теми горами лежит Черное море, которое вовсе не черное, а яркое, бирюзовое, все в веселых огнях, в радостном блеске. Это море сколько раз представлялось, воображалось ему! Когда он заговаривал со взрослыми о том, можно ли доехать до далеких снеговых гор, те отвечали, что, если одному ехать, живому не бывать, что горцы, хоть и считаются замиренными, своего случая не упустят… Сколько раз, глядя на шумящий меж камней Кяфар, он испытывал к нему чуть ли не зависть: ведь тот свободно, не зная никакого страха, бежит себе среди темных лесистых гор, на север, к их станице, и дальше — до слияния с Большим Зеленчуком…
