— Не мажь! Проворней греби!
Но бакен спокойно покачивался и проносился мимо нас. Я отбросил кормовое весло, подскочил к Андрюшке и стал толчками помогать ему грести. Но было уже поздно. Мы очутились в нескольких метрах ниже бакена, и волнистая струя воды от его треугольной крестовины подхватила нас, понесла.
— Размазня! — заорал я на Андрюшку. — Это тебе не песни петь.
Андрюшка виновато опустил голову. А мне стало неловко. Насчет песен я зря его укорил. Не надо было. Да сгоряча и не такое сорвется. Не глядя на него, я сказал:
— Ладно, греби, а то еще и мимо другого бакена пронесет. Надо было выше подниматься, тогда и не промазали бы.
— А как тот бакен? — робко спросил Андрюшка.
— Как, как! — снова разозлился я. — Черт его знает как! Свяжешься с таким, как ты, наживешь горя. Ловись хоть за этот хорошенько. Да не прозевай!
Я подправил лодку боком к бакену. Андрюшка так старался не прозевать, что, хватаясь за крестовину, почти весь подался из лодки. Она накренилась и зачерпнула бортом. Загремел шест, забрякали лампы. Я обмер, но быстро опомнился, успел выровнять крен и закричал:
— Тише, ты! Чуть не утопил!
Андрюшка цепко держался за бакен и ничего не отвечал. И даже после того, как я зажег лампу, он все еще не отпускался.
— Брось держаться — примерзнешь, — проворчал я.
Зажечь лампу и вставить ее в фонарь — дело пустяковое. Но не светятся еще три бакена, и один из них — вверху. Его надо все равно как-то зажигать. Бакен стоит в самом опасном месте.
— Ну, передохнул?
— Ага.
— Берись за весла, начнем биться против течения. Андрюшка поплевал на руки, подумал и снял с себя рубашку. Я сделал то же самое.
— Понеслась! — скомандовал я и принялся грести своим веслом.
Андрюшка уперся широко расставленными ногами в поперечину, работал изо всей мочи.
Хлопали весла, плескалась и шумела за бортами вода, в которой, словно раскаленные пружинки, сжимались и разбегались последние отблески заката. Где-то вверху по реке, у скал, тоскливо закрякала утка. Ей никто не откликнулся. Она крякнула еще раз и умолкла. Зажженный бакен удалялся от нас очень медленно. Руки у меня начали слабеть, делаться непослушными. А каково-то было Андрюшке! Но, к моему удивлению и радости, он греб все еще крепко.
— Немного уж до бакена, совсем маленько, — приободрял я его и еще сильнее и чаще опускал свое весло в воду.
Но вот я почувствовал, что лодка замедлила ход — Андрюшкины весла стали бить вразнобой. Выдохся Андрюшка.
— Давай, друг! Давай, Андрюш! — просил я его. — Ну, раз! Раз! Раз! Совсем чуточку осталось.
