— Эта бесконечная ложь на государственном уровне опустошает людей, ставит их в оппозицию по отношению к государству.
— Эта бесконечная ложь еще и позорит нас на весь мир.
— Как вы думаете, возможно ли примирение с Чечней, смогут ли наши солдаты, которые были свидетелями чеченских жестокостей, и чеченцы, испытавшие на себе ужас этой войны, перестать считать друг друга врагами, понять, что виноваты — правители, а не народы?
— Думаю, что со временем примирение возможно, но — в достаточно далеком будущем, когда вообще воевавшие поколения станут стариками или — когда придут новые поколения. Но это может произойти не в ближайшем будущем, потому что, во-первых, есть восточная ментальность — не прощать убийцам родственников, а во-вторых, сами русские много пережили: матери никогда не забудут о потерянных сыновьях и искалеченные люди останутся навсегда со своей травмой. Чечня — это, конечно, величайшая драма. Часто сравнивают исход войн в Афганистане и Чечне с тем поражением, которое потерпели американцы во Вьетнаме. Но нельзя забывать, что Америка воевала за тысячи километров от своих границ, а мы с Афганистаном имеем общую границу, а Чечня — веками в составе России.
— Была ли возможность решить конфликт с Чечней политическими средствами?
— Надо было во что бы то ни стало, при всех дудаевских требованиях, найти общий язык. И это было возможно. Я уверен, что какое-то расширение прав в пределах нашего государства можно было бы дать Чечне — так, например, как дали их Татарстану.
— Но наши правители тогда не захотели даже разговаривать.
— А договориться было возможно.
— В ваших стихах есть строки: «Я призван русским языком для встречи с Божьим духом». Они говорят что-либо о вашей религиозности?
— Это все-таки метафора, но в действительности, обо всем самом главном и самом важном я могу сказать только по-русски. Отношение к Богу у меня такое: в лучшие минуты своей жизни я чувствую, что Божья сила существует, она помогает, возвышает, я даже ощущаю, что мне проще и легче дается все, чем я занимаюсь. Но бывают и минуты уныния, когда я перестаю верить в Бога. Но в состоянии веры я плодотворнее.
Честный атеист может сказать себе: человеку, чтобы возвыситься, достаточно опереться на собственные силы, — и это можно сравнить с прыжком с места. А верующий человек, чтобы нравственно возвыситься, должен «сделать разгон» в сторону Бога. Прыжок с разгона всегда выше, но одновременно, благодаря разгону, можно споткнуться и упасть, что и бывает иногда с верующими людьми. Так что для меня этот вопрос — трудный, непростой.
