За соседним столиком сидели солдаты; они подвыпили и кричали:
– Полковник наложит в штаны…
– Да, теперь их приберут к рукам…
– Ты что – завтра в Страсбург?
– Послезавтра утром. Там теперь, брат, сезон. Немцы все время что-то строят, видно как на ладони… Орудия поставили, прямо на город…
Пронеслись газетчики:
– Экстренный выпуск. Полная победа Народного фронта!
Аньес попросила:
– Если можно, поедем в такси. Я совсем расклеилась.
Дома она сразу легла.
– Что с тобой? Простудилась?
Она едва заметно улыбнулась.
– Нет… Да ты не волнуйся, я не больна. Так должно быть… Не понимаешь?.. Вот глупый!
Пьер наконец-то понял. Он запрыгал по крохотной комнатушке.
– Вот это замечательно! И чтобы узнать в такой день!.. Да он у нас будет чудесным, увидишь! Обязательно – он! Может, тебе принести чего-нибудь? Лекарство? Апельсины?
Она засмеялась:
– Ничего не нужно. Садись сюда. Вот так…
Она приблизила его глаза к своим и руками отгородилась от света.
– Так мы совсем одни…
Она улыбалась: ей было легко и спокойно.
Под окном раздалось: «Это есть наш последний…» Беднота Бельвилля подымалась по горбатым улицам к себе, в темные зловонные дома. Сегодня люди увидели сказку: не любовь американской красотки, не феерию на сцене плохонького районного театра, нет, сказку о них самих: кто-то сражался за Бельвилль и победил; теперь они будут счастливы!
– «…И решительный бой…»
Аньес вдруг вспомнила солдат в кафе. У того, что рассказывал про Страсбург, были розовые пушистые щеки, как у ребенка… Аньес нахмурилась. Ее близорукие глаза стали еще беспомощней обычного.
– Скажи, Пьер, войны не будет?
– Нет.
– И потом?..
– Ни теперь, ни потом. Никогда!
Победа Народного фронта взволновала обывателей: говорили о надвигающихся забастовках, о кризисе, о беспорядках. Дамы испуганно шушукались: «Моя прислуга сразу обнаглела!» Лавочники прятали продукты. Крупные чиновники снисходительно поясняли, что не будут повиноваться новым министрам: «Это калифы на час». Бретейль предложил «всем честным французам» украсить свои дома национальными флагами и тем протестовать против Народного фронта. На некоторых улицах одни фасады были украшены трехцветными флагами, другие красными, и казалось, что не только люди – камни готовы броситься друг на друга. В финансовых кругах царила растерянность; поговаривали о крупных налогах на капитал, даже о национализации банков. Капиталисты спешно переводили деньги в Америку.
Только Дессер сохранял спокойствие. «Как вы можете работать в такое время?» – спросил его знакомый банкир. Дессер ответил: «Расскажите мне, чем Блюм отличается от Capo? У меня слишком грубая натура, чтобы разобраться в подобных нюансах».
