Эдуарда подсадили к ним в вагон уже довольно далеко от Москвы и волей случая он и оказался в одном вагоне с дедом. Полка для него нашлась не сразу, так как мест на всех не хватало и многие лежали по двое, а уж в сидячем положение на одну полку набивалось и по пять человек. Поэтому когда Эдуард появился в дверях, единственной перспективой для него было пристроиться на полу в одном из проходов.
Но тут произошло маленькое чудо, которое сотворил все тот же офицер со шрамом на лице. Появившись за спиной поникшего духом Эдуарда, он слегка подтолкнул его в спину, давая понять, чтобы тот проходил вперед. При виде старшего по званию, деревенские парни, уважавшие любой авторитет, примолкли, а уж когда раздалась команда 'смирно', прокатившаяся по всему вагону, повскакивали со своих мест и замерли в ожидании дальнейшего развития событий. А события развивались следующим образом: изуродованный офицер подошел к одной из полок, на которой до этого возлегал какой-то сельский хлопец, и приказал тому со своими манатками перейти в другой конец вагона. На начавшиеся было протесты со стороны представителя сельской местности, офицер ответил просто – не подчинение старшему по званию в условиях военного времени влечет за собой расстрел. Деревенский малый усвоил эту информацию просто с космической скоростью и мелкой трусцой перебрался в указанное ему командиром место. На освободившеюся же полку был помещен Эдуард, чем тут же снискал ненависть всего вагона, за исключением одного человека – олегова деда.
Связываться с Эдуардом, тем не менее, никто не решился, так как на оперативке, собранной вокруг койки деревенского изгнанника, сочувствующие случившейся с ним неприятностью товарищи пришли к выводу, что Эдуард парень 'блатной' и возможно даже состоит в родстве с кем-либо из командования фронта, на который они ехали.
А то с чего бы ему вдруг такие почести?
Но Эдуард в родстве ни с кем из красных командиров не состоял, а напротив был из семьи репрессированного московского инженера, да еще к тому же и с дворянскими корнями. Отца Эдуарда органы забрали еще в середине 30-х, а его самого с матерью вытурили из Москвы. Уже попав под шквальный огонь немцев, прикрывая друг друга от пуль, и сблизившись, Эдуард с дедом поняли, что этот самый офицер, самоотверженно бросавшийся под вражеские пули, просто увидел в них, что называется, 'своих', интеллигентных московских мальчишек, которых надо было поддержать хотя бы так, прежде чем они столкнуться лицом к лицу со смертью.
