Авдотья Еремеевна спала плохо. Всё ей как-то не нравилось. И собачья служба товарища Жучкина, и станция Лысково, не говоря уже об инциденте с научным работником. В простоте своего бабьего сердца она желала научному работнику всякого добра – хорошую жену, например. И не желала никакого добра товарищу Заборину: проклятый крючок, и чего он за людей цепляется? Сама она уже давно мечтала о далёкой заимке на отрогах Алтая, да чтоб хозяйство, да чтоб детишки, да чтоб муж был дома, а не шатался бы по розыскам, да командировкам, да чтобы в дому были иконы, заместо этой азиатской Сталинской рожи, да чтоб ульи были, а не в кооперативе сахар красть, да потом всякие там акты подписывать, словом, мысли у Авдотьи Еремеевны были мелкобуржуазные.
Раздался стук в окно. Накинув платок на голову, Авдотья Еремеевна высунулась в окно. У окна в темноте стоял, конечно, товарищ Жучкин, Авдотья Еремеевна узнала его по запаху. Голос у Жучкина был сух и деловит.
– Дунька, уложи весь скарб. Через час приду. Не забудь деньги под стрехой, спирт в огороде. Чтоб всё было увязано, слышишь?
– Слышу, Потап Матвеевич, куда ж это мы?
– Не твоего ума дело. К тестю, может. На вот, возьми ещё…
Жучкин протянул Авдотье Еремеевне часы, пару пистолетов и что-то ещё. Авдотье Еремеевне стало и жутко, и радостно – неужели, в самом деле, к папаше в тайгу? Избу свою срубить, пчёл развести, в красном углу иконы повесить… Жучкин исчез во тьме, а Авдотья Еремеевна тщательно закрыла ставни, занавесила окна и лихорадочно стала укладываться.
Несмотря на кромешную тьму, Жучкин шагал уверенно и прямо: село он знал наизусть и даже в пьяном виде не путал никогда. Пройдя по каким-то невидимым во тьме тропинкам, огородам, канавам, Жучкин постучал в одну из изб. Дверь открыла заспанная старуха.
– Степаныч дома?
– Дома, спит.
Жучкин прошёл в комнату заведующего кооперативом Ивана Степановича Булькина. Булькин спал, в комнате было темно. Жучкин чиркнул спичку, зажёг стоящую на столе свечу:
– Степаныч, товарищ Булькин, вставайте!
– А? – сказал Булькин, продирая пьяные глаза.
– Приказ об аресте, по прямому проводу. Забирай вещи…
Булькин сел и уставился на Жучкина. По своей должности заведующего кооперативом, он попадал под арест два – три раза в год. Обычно эти аресты вызывались плохим состоянием рынка в центре, в Неёлове. Неёловские чиновники, изголодавшись на советском пайке, отправлялись “на кормление” по сельским кооперативам, предварительно давая приказ об аресте заведующих по обвинению в растрате священной социалистической собственности. Вот тогда-то заведующие и попадали в тюрьму. Приезжали контролеры из Неёлова производили следствие, выпивали, закусывали, составляли акты, из которых явствовали всякие стихийные бедствия, уничтожившие часть кооперативных запасов, снабжались, чем было можно, и – уезжали восвояси. Так как стихийные бедствия не могли быть запротоколированы без согласия завкоопа, то снабжался и он. В общем, всё кончалось не только мирно, но даже и прибыльно. Правда, Булькин предлагал обставлять всё это без арестов, но Булькинское предложение противоречило всем лучшим традициям советской кооперации, да и не давало достаточного повода для административных налётов из центра. В виду этих обстоятельств, Булькин никакого волнения не проявил. Жучкин стоял равнодушным столбом и смотрел, как Булькин, ругаясь, одевался.
