– Савсем странна. А товарищ Гололобов часто на охоту ходит?
– Часто, – сказала мадам Гололобова удрученным тоном. В такой глуши что делать? Вот, сижу здесь, как, можно сказать, усыпальница…
– Как вы сказали – усыпальница?
– Ну, да, как та принцесса, которая всё спит. Так та, по крайней мере, спала, а я тут безо всякого образованного общества, одни мужики, никакого обращения. В кину, да и в ту за сто вёрст ехать надо…
– Да, места, так сказать, отдалённые, – согласился Чикваидзе.
– А приезжают люди из центра, так только и знают, что водку пить, – сказала Гололобова и сейчас же пожалела, как бы Чикваидзе и на свой счёт не принял. – Я не к тому, чтобы без водки, – поправилась она, – по мужским делам, известно, без водки никак нельзя, а только ежели всё водка и водка, и никаких вам интеллигентных понятиев, там о книгах, или о Моссельстроме, скажем, так разве это для интеллигентной женщины?
– Да, конечно, – согласился Чикваидзе. – Но только здесь, кажется, вчера особенно скучно не было? Совсем, как в кино, даже и со стрельбой…
– Ах, и не говорите, – сказала Гололобова, – а всё это Дунька проклятая.
– Какая Дунька? Почему Дунька?
– Известно, Дунька. Как говорится, шиши ля фамм.
– Как это вы сказали?
– Я говорю: шиши ля фамм.
– Ага. Тут только шиши – не шиши, а ни шиша не вышишешь. – Чикваидзе даже сам удивился своему каламбуру.
– А какая Дунька.? – спросил он.
– Эта самая, Жучкина. Из-за неё всё и загорелось.
“Вот тебе и раз!” – подумал Чикваидзе.”Может быть, Гололобова по бабьему делу разболтает и то, о чём сам Гололобов промолчал бы?”
– Это очень интересно, товарищ Гололобова, сказал он, – конечно, вы правы. Как это говорится: любовь и голод правят миром? А?
– Вот я и говорю: накрутит такая вертихвостка, то ей то, то ей другое, – по целому ряду причин мадам Гололобова питала роковую ненависть к Авдотье Еремеевне. Кроме того, печальное уединение, не дававшее исхода прирожденному инстинкту сплетни, построило в голове мадам Гололобовой целую теорию о научном работнике и о всех передрягах, с ним связанных.
Чикваидзе почувствовал, что пока там явится Гололобов, кое-что можно будет вынюхать. Гололобов же едва ли явится скоро: на дворе начинался дождь. На столе же стояла недоеденная колбаса, недопитая водка, рыжики маринованные и копчёный омуль, чай застревал поперек горла товарища Чикваидзе. По лицу же мадам Гололобовой было ясно видно, что если накопленная на её душе информация не найдёт прорыва наружу, может произойти катастрофа. Товарищ Чикваидзе покосился на водку.
