– От тебя? Хочу?
– Ничего не хочешь? Просто так заглянул?
– Но, Том, я… но я же люблю тебя.
– Ты? Любишь? – девушка изумлённо округлила и без того огромные глаза.
– А что тут удивительного?
– Ты?! Можешь?! Любить?!
– Но… но я не понимаю…
" Господи! Она что, узнала про Лисичку? Или про…", – пронеслось в голове самое банальное.
– Всё ты понимаешь. И я не дурочка. Видела…
– Что? Да что же видела?
Девушка вздрогнула, потом взяла себя в руки.
– Тамара! Ради Бога! Беги сюда! С мамой плохо! – прервал маэстро с балкона на самом интригующем месте выяснение наших отношений.
Одним махом, словно из катапульты, Тома пронеслась по лестнице и оказалась в квартире. Даже я приотстал, хотя ноги-то у меня подлиннее – через три ступеньки пёр.
– Вот… Скорую я вызвал… – лепетал Тамарин предок, удерживая бьющуюся в конвульсиях женщину.
– Он… маму… трогал? – прошипела девушка.
– Виталий? Нет… Только руку поцеловал… А что? – растерялся маэстро.
– Что же ты делаешь, чудовище? Её-то за что? – начала вдруг трясти меня за ворот рубахи девушка.
– Да я… да ты что?
В это время мама Тамары забилась в ещё более сильных судорогах, потом разом обмякла, затихла.
– Умерла? Умерла? – прошелестел музыкант, лихорадочно пытаясь нащупать пульс.
– Га-а-ад! – девушка отпустила меня, но рванулась почему-то не к матери, а на кухню. Я же кинулся к слепой. И совсем она не умерла. И даже наоборот…
– Обернись, тварь! К смерти своей обернись!
Я обернулся, и Тамара вдруг ткнула меня здоровенным ножом в живот. Это было столь неожиданно, что я даже не понял сразу и не почувствовал боли.
– Она же… жи… – пролепетал я, чувствуя, как подкашиваются ноги.
– Где смерть твоя? Здесь? Или здесь? – уже со всего размаха ударила ножом меня явно обезумевшая девушка. И смерть моя действительно была "где-то здесь", потому, что закружилось, закружилось всё у меня перед глазами, а затем взорвалось и разлилось ярко-зелёным пламенем. … Отец внимательно смотрит на меня и грустно качает головой.
– Ты должен запомнить, сын, раз и навсегда, что это – жизнь. Это – борьба. Они злы и свирепы. Они неисправимы. Это – отбросы, брак, может, специально созданный природой для нашей цивилизации.
– Я понимаю, отец. Но… не могу пока. Не могу!
– Без этого ты не станешь и не будешь взрослым.
– А что я буду?
– Не знаю… У нас в роду никогда не было такой… аномалии, но в других семьях… нет, лучше тебе не знать. Лучше попробуем ещё раз. Я сам подберу… дичь.
Успокоенный, я засыпаю, а отец ласково гладит меня по лицу…
