Я сама возьмусь за тебя.
Я с опаской посмотрел на нее и промолчал. Свое решение Евдокия Андреевна сдержала.
Но те муки, какие я испытывал, уча уроки под ее, казалось бы, и незаметным, однако зорким взглядом, вскоре окупились сторицей.
…Утро. Серое. Зябкое. Евдокия Андреевна и я сидим в кухне – здесь теплее от вытопленной плиты. Я готовлю уроки. А Евдокия Андреевна в материных валенках и стеганой безрукавке, взобравшись с табуретки на плиту, уселась на перевернутом вверх дном бельевом железном баке.
Так ей совсем тепло. В руках у нее та самая книга, из которой она мне диктовала.
Что-то нынче плохо учится. Мысли мои далеко-далеко. Я рисую на промокашке хвостатых чертиков, девчоночьи головки. Сколько так проходит времени?.. Странно, что я не слышу голоса Евдокии Андреевны: «Ты невнимателен, сосредоточься»!
Я поднял глаза. То, что я увидел, поразило меня чрезвычайно. Суровые черты лица Евдокии Андреевны как бы разгладились. Странным тихим сиянием светилось ее лицо.
Она листала страницы, не замечая моего потайного взгляда. Вот едва различимая улыбка радости, наслаждения тронула ее губы. А еще через страницу будто тень прошла по ее лицу и страдание отразилось. на нем.
Странное чувство охватило меня: словно я присутствовал при совершении какого-то таинства, непостижимого для меня, и хотелось узнать – что же это за таинство?..
– Сколько времени? – оторвалась от чтения Евдокия Андреевна. – Батюшки, тебе в школу скоро! А я зачиталась. Что же ты молчишь. Поешь и отправляйся. Лицо ее вновь стало озабоченным и суровым. Она слезла со своего теплого помоста и принялась собирать тощий обед.
Я бросил завистливый взгляд на закрытую книгу. Это был роман «Война и мир» Льва Толстого. Я еще ничего не знал о нем, кроме десятка фраз из диктанта. Я сел обедать. Хлебал противный суп из чечевицы с редкими блестками подсолнечного масла.
Евдокия Андреевна, сидя против меня, опять открыла книгу. На ее лице скоро установилось отрешенно-торжественное выражение. Она даже не заметила, как я оделся и ушел в школу.
Дня через два я увидел: Евдокия Андреевна достала из чемодана другой том, а прочитанный положила на подоконник. «Что же это за книга особенная? – думал я, с трудом вникая в доказательство равенства равнобедренных треугольников АВС и А'В'С'. – Что в ней, отчего забываешь про все?» Неизвестность начинала мучить меня.
Я взял с окна первый том «Войны и мира» и открыл его. Первые страницы показались мне не менее скучными, чем учебник геометрии. Я с трудом одолевал пустые разговоры на французском языке жеманной фрейлины Анны Павловны и князя Василия, «Хитрый старик», – решил я о нем спустя две-три страницы. Ну, а что же дальше? Неужели все те же бесконечные разговоры на французском?..
