А Ритка уже начала свой танец.
И начала освобождаться от лишнего.
И ведь правда.
Такой красавице…
Зачем на ней юбка?
Зачем на ней свитерок?
И даже лифчик с трусиками – к чему они, если есть там, под ними, такая красота!
Антоха, задыхающийся от нахлынувшего сердцебиения Антоха едва успел подхватить салатницу с парой-другой тарелок, как воздушная Ритка вспорхнула на стол.
Антоха смотрел то на Игоря, то на Витьку Семина.
А у тех, как видно, никакого сердцебиения. Им – хоть бы хны!
Витька склонил голову к гитаре и, перебирая струны, пытался подыграть Дитеру Болину – Бразер Луи-Луи-Луи…
А Игорь, он раскинул руки по спинке дивана и улыбаясь глядел на Ритку снизу.
Глядел ей прямо в низ голого живота.
Прекрасного, изящнейшего живота с круглой впадинкой загорелого в Сочи пупочка.
Один раз.
Единожды в жизни увидал Антоха обнаженную красоту.
И ничего – остался жив!
И даже не покончил жизнь самоубийством потом, после этого унижения.
Почему унижения?
Потому что Игорь потом сказал ему:
– Леди Гадайва нагая скачет по Лондону, но чернь своими похотливыми взглядами не портит ее. Потому как чернь и леди находятся в непересекающихся пространствах.
И он сказал это, глядя на Антона.
И Антоха понял, что на этой вечеринке он выполнял обязанности официанта.
Не более того.
А если официанту разрешили подглядеть какие-то шалости подгулявших господ, то господа компенсируют это, дав официантам понять, кто есть кто и что здесь кому принадлежит.
Послевкусие утра того Нового года было самым омерзительным в жизни Антона.
Он был объявлен чернью.
И проглотил это.
– Не обижайся на Игоря, – сказал потом Витька Семин, – у него температура была…
А потом Витька улыбнулся и добавил: – А Ритка – все же чертенок!
***
Стуча по клавишам, прописывая диалоги своей ПИЕСЫ, Антоха видел ту, нагую Ритку.
Ее колышущуюся в танце грудь.
С острыми, нежного розового цвета сосками.
Картина вторая
Он и она Она: Я красивая и жутко сексуальная. Люблю философию экзистенциалистов, живопись импрессионистов и литературу от пост-модернистов. Играю на скрипке… когда голая… Это та-а-ак сексуально! И в третьей части дивертисмента Паганини, на двадцать шестом такте, я обычно кончаю… И громко рыдаю… просто вся содрогаюсь в рыданиях. От сексуальности своей и природной музыкальности. Я тонкая… и звонкая… Как скрипка. У меня и формы – скрипичные – талия, бедра…
Пишите мне… пишите мне те, кто ценит истинную женскую красоту и чувственность.
Я хочу найти именно такого… Я хочу найти своего черного Паганини! Чтобы он играл со мной, играл на мне, играл и играл, играл и драл… Драл… Драл…
