Он шел, ликуя, через площадь. Увидев издали белесую собаку, помахал ей рукой и даже свистнул. Но не успел он встретиться с собакой, как между ними, оглушив, встала желтая "акура". Динамики ее гремели старым рок-н-роллом так, что вся она от грохота дрожала. Мовчун сказал: "Ах, черт", - и поспешил надеть беспечную улыбку. Водитель дверцу настежь распахнул, и, прежде чем наружу высунулся его квадратный торс в одной расстегнутой пижаме, лицо Мовчуна обдало жаром автомобильной печки. Перекрывая гром динамиков, водитель крикнул жалобно:
- Где пропадаешь? Все репетируешь?
- А как иначе, Черепахин? Что сеем, то и жнем.
- В такой тоске я, слушай, я в такой тоске! Жена опять в Парамарибу; решил пожить на даче в тишине, а выпить - не с кем! Звал корешей - приехать не смогли! Один я в доме! Пятнадцать спален, зала - везде пусто, я даже свет не зажигаю, только в курительной! Во всем поселке никого, одни воро'ны да охранники! Не пить же нам с охраной!
- Ты, Черепахин, не сердись. Меня актеры ждут.
- Ну, на часок...
- Работа, Черепахин. Извини, работа. Я объявил премьеру на ноябрь.
- Ты ночью приходи.
- И вечером, и ночью - все работа... Вот утром я свободен. Утром я твой, если потом уложишь спать.
- Вы люди творческие, мы - простые. Мы по утрам не пьем, а деньги шлепаем.
- Удачи, Черепахин.
Тот выключил музыку; спросил уныло в тишине:
- О чем хоть пьеска? Может, я приду.
- Я тебе сам доставлю приглашенье на премьеру.
- Ты расскажи, а я подумаю - идти или не идти. Вы люди вольные, мы занятые.
- Ну, наши дни. Гуляет свадьба в ресторане на берегу большой реки. Вернее, летний зал на крыше ресторана. Разные люди. Гуляют. Вдруг ураган. Потоп и наводнение. Все вокруг смыло. И только крыша ресторана осталась на поверхности воды. И люди на ней - словно на плоту. Так это выглядит, поскольку выше крыши вода пока не поднялась. Но поднимается. Все ждут спасения. Выясняют отношения...
Черепахин, не дослушав, тронул с места свой автомобиль и, прежде чем захлопнуть дверцу, сказал:
- Гуляют - это хорошо, а то, что отношения там выясняют, - это плохо. Ты бы убрал про отношения, тогда я, может, и приду.
- Ладно, - сказал Мовчун, - я что смогу, то уберу. Не заскучаешь.
- И почему он мне не подвернулся полчаса назад? - посетовал Мовчун собаке, когда они входили снова в лес. - Уж у него-то точно есть мобильник. Давно бы был уже в театре... Смешно сказать, а Черепахин прав, пусть и бревно. При выяснении всех этих отношений у Тиши вязнет действие. Он перепишет, как я пожелаю, - но я и сам пока не знаю, что там еще переписать. Персонажей поубавили, убрали лишних на первый этаж. Финал пересобачили, он стал упругим. Теперь в финале гибнут все, кроме Массовика-затейника. Он спасся на столешнице - и мы волну дадим, наверное, раскачивая столешницу, как качели. Но Серафима, как всегда, права: волна качает медленнее, чем качели. Нужен замедленный, как в страшном сне, размах качелей. Так было б достовернее и жутче. То есть нам нужно, чтобы кто-то их придерживал, чтоб чуть их притормаживал - и так же плавно посылал... И этого "кого-то" ведь не спрячешь. Здесь нужен некий персонаж, какого нет у Тиши: условный Автор или Некто с метафизическим намеком, я еще не решил... Медленный маятник качелей. И монолог Массовика, лежащего на них плашмя, или, пытаясь удержаться в равновесии, стоит он; говорит: "Я не хочу, чтоб высыхали воды и обнажили то, что спрятали, стыдясь за блядский (блядский убрать; и уберу: мне не к лицу бежать за этим новым комсомолом) облик мира...", ну, и так далее... Тебя пугает, пес, что я уж репетирую, а сам считаю пьесу неготовой? Не бойся, не впервой, бывало и похуже.
