Перечисляя все бесчинства, начиная со времени Ленина и Сталина и до Багирова и Алиева, Гурунц обращается к своему народу: "Но мы не пройдем мимо таких лизоблюдов и лжецов. Ложь никогда и никому не приносила пользы. Будем бить тревогу. Нет ладу в нашем доме. В нашей семье единой. Все слова о дружбе, о единодушии – ложь и обман".
Мужество Гурунца для меня было понятием осязаемым. Он его не брал взаймы у очередной "оттепели" или "перестройки". Его публицистика, как это ни парадоксально, достигла своего пика именно в разгар так называемого застоя. Он черным по белому писал, что удивляется Ленину, который мог поверить в скоморошество Ататюрка, перекрашенного в красный цвет революции. Правда, не удивлялся скоморошеству Алиева, “Алиев тот же Ататюрк, еще не сбросивший с себя коммунарку". Доживи мудрый и честный Гурунц до наших дней, думаю, он не удивлялся бы и Ленину. Однако ценность любого общественного деятеля измеряется критериями и реалиями его времени.
Автор этой книги задолго до начала, я бы сказал, действенного этапа Карабахского движения, являющегося составной частью национально-освободительной борьбы армянского народа, определил, что пантюркисты практически загнали карабахцев в пороховой погреб и уже подожгли бикфордов шнур. Понимал, вернее, предвидел и то, что войны не миновать. Более того, он твердо знал, что вопрос стоит поистине шекпировский: "Быть или не быть". И, находясь на смертном одре, писал строки, которые нас, участников и свидетелей кровавой бойни, в которую втянул враг, поражают сегодня: "Говорят, нельзя вступить в войну, не имея шансов на победу. Не согласен. Нужно вступить в бой, если даже заранее знаешь, что твоя смерть ничего не изменит, что огонь по шнуру будет бежать дальше к пороховому погребу, грозя под его обломками похоронить не только тебя, но и тех, кто замыслил поднять на воздух этот страшный погреб. И я ползу, ползу к этому опасному шнуру: сбить во что бы ни стало. Сбить огонь, чего бы это мне ни стоило. Вперед, старина, никаких шансов на победу не обещаю".
Я думаю, сегодняшние наши беды начались тогда, когда авантюристы, спекулируя национальной идеей (это потом, зажравшись, ее назовут "ложной категорией"), дорвались до власти и тотчас же взялись за отрицание методов борьбы предшествующего поколения. При этом клеймя всех и вся за то, что они де были людьми наивными и верили в Москву. С уверенностью могу сказать, что уже к 1988 году в Карабахе вообще не было бы армян, если бы сами карабахцы не боролись, не сопротивлялись, презрев общесоюзный ГУЛАГ вообще, азербайджанский – в частности. Каждое письмо, и особенно, каждая опубликованная в союзной печати статья о проблемах Карабаха делали свое спасительное дело. Какими бы наивными сегодня, с высоты времени, ни казались эпистолярные методы борьбы, значение их трудно переоценить.
