В один из ясных солнечных осенних деньков Арчил спозаранку отправился на новую работу. Он спешил на совещание.
Меж корпусами восьмиэтажек он заметил что-то смутное и черное, валявшееся на дороге. Подойдя, вгляделся и вскрикнул от ужаса. Острая жгучая боль кольнула его сердце.
– Боже мой, стриж!- ахнул он, наклонился, поднял на руки бездыханное тело птицы. Боль пробегала по сердцу и не оставляла его. Он горько заплакал – на левой ножке птицы ощущалась глубокая вмятина.
– Почему? Почему ты это сделал?- сквозь слезы шептал Арчил.- Ведь это был сон, всего навсего какой-то нелепый сон…
– Что же получается? Какой смысл был тебя спасать? Прости, прости, что я запоздал с ответом, да и, признаться, давно обо всем позабыл, не придавал сну никакого значения.
К гибели многих птиц на охоте добавилась смерть и этой.
– В жизни все и вся от меня убегало. Меня на каждом шагу предавали. Ну почему, почему и ты поступил, как они?
Он предал стрижа земле в укромном, легко запоминающемся месте.
На утреннее совещание Арчил опоздал. Более того, в этот день он вообще не пошел на работу, за что ему пришлось писать объяснение и уверения в том, что подобное более не повторится.
Через пару лет в стране заполыхали непрекращающиеся междоусобные войны: гражданская, межнациональные, голод, холод, многие другие невзгоды. Они продолжались долго, погубили многие жизни, искалечили многие судьбы, толкнули многих за пределы страны. Страна постепенно опустошалась, люди бежали, как крысы с тонущего корабля. Наиболее смелым, подобно музыкантам с могучего “Титаника”, удавалось бесстрашно смотреть смерти в глаза и, заведомо зная о своей обреченности, виртуозно играть на своем инструменте.
История напоминает, что с великого “Титаника” удалось спастись лишь тем, кто с него сошел, подобно тому, как во время потопа выжили только те, кто на Ноев ковчег взошел.
Яркие, но теряющие силу лучи раннего осеннего солнца ласкали спящую красавицу, побуждая время от времени к вынужденным мимическим движениям. Похоже, она упрашивала светило оставить ее в покое. Но лучи солнца этим утром отличались особой назойливостью и постепенно спящую красавицу превращали в пробуждающуюся.
Наконец, окончательно пробудившись, она приподнялась со своего ложа и принялась за утренние потягивания. Затем направилась в ванную комнату своей нежной и мягкой походкой. Проходя мимо большого трельяжного зеркала она вдруг приостановилась и посмотрела на себя со стороны. Она стояла перед зеркалом абсолютно нагая, в чем мать родила, и любовалась красотой своего тела. Долго вглядывалась в себя с разных ракурсов и соглашалась с собою в том, что действительно неотразима.
