- Это в самом деле возмутительно, - начал он, едва его толстая фигура появилась в дверях. - Что тут творят твои люди из бернской полиции, уважаемый Лутц?!
Убивают у моего клиента Гастмана собаку редкой породы, из Южной Америки, и мешают культуре, Анатолю Краусхаар-Рафаэли, пианисту с мировым именем. Швейцарец невоспитан, лишен светскости, у него ни капли европейского мышления. Три года рекрутской школы - вот единственное средство против этого!
Лутц, которому было неприятно появление его товарища по партии и который боялся его нескончаемых тирад, предложил фон Швенди кресло.
- Мы запутаны в весьма сложном деле, - заметил он нерешительно. - Ты ведь сам знаешь это, а молодой полицейский, которому оно поручено, по швейцарским масштабам может считаться довольно способным человеком. Старый комиссар, участвовавший в этом, отслужил уже свое, это верно. Я сожалею о гибели такой редкой южноамериканской собаки, у меня у самого собака, и я люблю животных и произведу особое, строгое расследование этого инцидента. Беда в том, что люди совершенно невежественны в области криминалистики. Когда я думаю о Чикаго, наше положение рисуется мне прямо-таки безнадежным.
Он запнулся, смущенный тем, что фон Швенди молча уставился на него, потом начал снова, но уже совсем неуверенно, что хотел бы узнать, был ли покойный Шмид в среду гостем его клиента Гастмана, как на некотором основании считает полиция.
- Дорогой Лутц, - возразил полковник, - не будем морочить друг другу голову. Вы в полиции отлично обо всем информированы, я ведь знаю вашего брата.
- Я вас не понимаю, господин национальный советник, - смущенно воскликнул Лутц, невольно возвращаясь к обращению на "вы"; говоря фон Швенди "ты", он всегда испытывал неловкость.
Фон Швенди откинулся в кресле, сложил руки на груди и оскалил зубы этой позе он, собственно говоря, был обязан и как полковник и как национальный советник.
- Любезный мой доктор, - произнес он, - я действительно хотел бы, наконец, узнать, почему вы так упорно навязываете этого Шмида моему славному Гастману.
То, что происходит там, в Юрских горах, полиции совсем не касается, у нас ведь еще не гестапо.
Лутц был огорошен.
- Почему это мы навязываем твоему совершенно неизвестному нам клиенту убитого Шмида? - спросил он растерянно.-И почему это нас не должно касаться убийство?
- Если вы не имеете никакого представления о том, что Шмид под фамилией доктора Прантля, мюнхенского приват-доцента по истории американской культуры, присутствовал на приемах, которые Гастман давал в своем доме в Ламбуэне, то вся полиция обязана по причине своей полной криминалистической непригодности подать в отставку,-заявил фон Швенди и возбужденно забарабанил пальцами правой руки по столу Лутца.
