— Нужно сделать то, что я сейчас.
— То есть? — спросил Карев, внимательно следя за лицом детектива, который уставился на него.
— Вы не видите?
— Того, что вы на меня смотрите?
— Не на вас, — ответил Гвинни, придвигая свое лицо ближе. — Я смотрю на ваши губы. Если вы хотите привести кого-то в замешательство, достаточно вглядываться в его губы, когда он говорит.
— Спасибо за бесценный совет, — мрачно ответил Карев. — Уверен, он весьма пригодится мне в дальнейшей жизни.
— Пустяки, у меня голова забита такой информацией.
Это одна из выгод, которые дает чтение.
Карев нахмурился. Раз за разом кто-нибудь напоминал ему о литературе, и, насколько он помнил, в большинстве это были остывшие. Может, они именно так проводили время? Он поерзал на сиденье, пытаясь расслабиться, но неуверенность наполнила его таким беспокойством, что он почувствовал непреодолимое желание поговорить с Гвинни.
— Вы действительно читаете книги? — скептически спросил он.
— Ну, конечно. А вы — нет?
— Нет. Но иногда смотрю Османа в тривизии, — он говорил, как будто оправдывался.
— Этого выскочку! — насмешливо воскликнул Гвинни. — Разве он не сказал однажды, что руководить другими — значит не видеть необходимости следовать за другими?
— Не знаю.
— Разумеется. — Заверил его Гвинни. — В роли философа этот человек попросту жалок. Возьмем к примеру Бредли…
— Вы не могли бы объяснить, — быстро сказал Карев, — кто или что такое BEAU GESTE?
Гвинни неуверенно покачал головой.
— Я читал мало беллетристики. Кажется, это был английский аристократ, который оказался замешанным в семейный скандал, а затем вступил в какой-то гарнизон с железной дисциплиной, где-то в пустыне. Вероятно, в бывший Французский Иностранный легион.
Карев кивнул, объяснение подходило к словам Кенди, комментирующим его приезд в Африку.
— В таком случае, что вы читаете?
— Почти все. Книги исторические, научные, биографии…
В этот момент Карев вспомнил слова старого Костелло.
— И сколько из этого вы помните?
— О! — воскликнул Гвинни. — Дело вовсе не в том, чтобы запомнить. Прочтя книгу из любой области знаний, даже если вы не запомните из нее ни слова, вы по-прежнему останетесь невеждой, но изменившимся.
— То есть как?
— Это трудно объяснить. Пожалуй, можно сказать, что после этого человек представляет объем своего незнания.
Карев промолчал, думая, достаточный ли это повод для бессмертия расширение сознания своего невежества.
Можно ли сопоставить это с ростом мудрости? А может новый вид невежества Гвинни тоже подчинялся замазывающему действию времени? Лицо Костелло выражало печаль и разочарование человека, который многое пережил, но ничего от этого не сохранил.
