– А что мы должны будем там увидеть? – расстроился Полынцев.
– Я подозреваю, что в лаборатории профессора, в сейфе, что-то хранилось. Возможно, то вещество, над которым он работал. Если это так, есть вероятность, что оно заинтересовало террористов.
– Ты хочешь сказать, что кто-то из известных вам бандитов находится в контакте с этой конторой? – задумчиво протянул Данила.
– Скорее «Инвест» с ними, – хмыкнул Антон. – На кого-то они должны опираться в Москве и Новосибирске, если дело доходит до устранения несговорчивых ученых.
* * *
Лизка сидела в ржавого цвета ванне с обитой по краям эмалью, тянула из горла «Клинское» и, глядя на покрывшиеся плесенью углы совмещенного санузла, размышляла над своей жизнью. Месяц назад стукнуло тридцать. Несмотря на то что выглядела она значительно моложе, при мысли об этом становилось тоскливо. Семьи как таковой нет. Детей тоже. Оставшаяся после смерти матери-алкоголички однокомнатная квартира уже полгода как превращена в ночлежку для Пепла и его дружков Серого и Маклая. Вообще, до того, как этот седовласый с обветренным лицом и похожим на картофелину носом рецидивист впервые здесь появился, жила она хуже. Привел Пеплова ее сожитель Серый. В двух словах объяснив, что человек развелся с женой и теперь ему надо где-то временно перекантоваться, пронес его вещи в комнату. Некоторое время Пепел жил на кухне, расставляя там на ночь раскладушку.
Потом появился Маклай. Среднего роста, прыщавый брюнет оказался каким-то дальним родственником Пепла, и на кухне стало уже две раскладушки. Привыкшие еще при жизни матери к частым квартирантам за стенкой, устраивающим шумные пьянки и потасовки, соседи в этот раз, немного пороптав, успокоились и даже стали здороваться с обитателями девятой квартиры. Те вели себя смирно, водку не жрали, из окон не вываливались, песен не орали. Постепенно и Лизка приоделась. В доме появилась мебель, телевизор с холодильником и посуда. Пока мать была жива, любая посуда быстро превращалась в кучу осколков, и все, что можно было найти в случае пожара, – три эмалированные кружки.
Но, как ни странно, перемены в жизни Лизку не радовали. Нет, не особо стесняли ее и постояльцы, которые, кстати сказать, часто и надолго пропадали, за исключением Сергея. Она боялась, что однажды в дверь позвонят люди с суровыми лицами, сунут под нос развернутую красную книжицу, заломят, как в кино, за спину ее ручки, оставив на нежной бархатистой коже синяки, и уткнут носом в пол, покрытый в конце лета ковролином.
