— Жалко, что вулканов не видно, — вздохнул Ломов. — Вот было бы зрелище!
— Тебе все удовольствия подай, — буркнул Галин.
Он висел под шаром почти горизонтально и солнца не видел. Внизу проплывало нагромождение скал Гекубы. Некоторые пики поднимались так высоко, что едва не царапали по животу. Галин переменил бы позу, но не хотел рисковать. Управление манипуляторами могло быть повреждено при отстреле.
— Полет под шарами, — не унимался Ломов, — это спорт грядущего.
— Ну да. Я вижу, как спортсмены парят над памятником Неизвестному Ломову и салютуют надруками.
— А что? Потомки должны благодарить… Долго еще лететь?
— Часов пятнадцать.
— Соболезную. Гурману придется обедать в подвешенном состоянии.
— Старик, поглядывай по сторонам. Я вздремну.
— Ты еще и спать можешь? Железный человек!
Галин промолчал. Он смотрел на неясную линию терминатора, которая медленно сползала с хребта Гекубы. Дальше шла непроглядная чернота — тень от невысокого хребта Сафо, вершины которого уже маячили вдали. «Километров пятьдесят, — подумал Галин. — Потом откроется долина Блейка с озерками расплавленного металла… Договорится ли Миша с Кианом? Должен, иначе „Очерки планетологии“ не появятся. Впрочем, „Тетру“ найдут. Как говорится, рукописи не горят…»
Ломов слушал дыхание товарища и любовался черным светилом. «Прошло столько часов, — думал он, — а солнце своего положения не меняет. Почему?.. Интересно, а на Земле в ультрафиолетовом зрении солнце тоже было бы черным?»
Ломов вспомнил Черноморское побережье, лукоморье Феодосийского залива. Вот где было солнце! Виноград, море и солнце… Они отщипывали полупрозрачные ягоды от огромной кисти, играли с дельфинами в салки, загорали. А вечером Марина затащила его в парк. Ломов танцевать не умел, кое-как переставлял ноги под волнующе-ритмичную музыку. Марина непрерывно смеялась. Потом объявили лав-лав, модную новинку сезона. Мелодия скрипки сладко обволакивала сердце, короткие вопли трубы били по нервам… Марина была везде и нигде. То льнула к нему, то резко отталкивала, упираясь ладонями в грудь. Ломов сошел с ума, обнял и неловко поцеловал девушку в щеку. Они были в темном углу.
— Что с вами? — холодно спросила Марина.
— Но ведь… — Ломов чувствовал, как горит лицо. — Вы так танцуете… Вы мне тоже нравитесь…
— Что значит «тоже»?
— Разве вы не…
— Хорошенькое дело! — В голосе Марины появились визгливые нотки. — Уже потанцевать нельзя! Это лав-лав, все его так танцуют…
— Вы что — и с другим бы… так же?
