…Гости разъехались далеко за полночь. Хозяин уложил Галилея в согретую постель, пожелал доброй ночи. В комнате было покойно и тихо, но Галилею не спалось. Счастливое возбуждение не покидало его. Он вспоминал самые яркие события у телескопа (прекрасное слово придумал Федерико Чези!) и улыбался. Бедные перипатетики! После цитат из Библии они словно прозрели. Они увидели множество мелких звезд, на которые рассыпался Млечный Путь. Они убедились в продолговатой форме Сатурна. Они не смогли отрицать, правда с оговорками, наличие неровностей на Луне. Они увидели все четыре Медицейские звездочки!
Однако Галилей не обольщался. Ядовитая атмосфера догматизма не даст распуститься цветку истины. Богословы и философы зароются в Аристотеля и Библию, разыщут опровергающие цитаты. Отцы-квалификаторы из инквизиции не допустят вращения планет вокруг Солнца… Галилей заворочался в постели, отгоняя тревожные мысли. А ловко он увязал библейские камни с планетами! У перипатетиков рты раскрылись. Одна беда — вдруг он завтра откроет тринадцатое светило? Не зря ведь Кеплер, расшифровывая его анаграммы, предположил наличие у Марса двух спутников… Честный Кеплер! В письме он корил Галилея за то, что в «Звездном вестнике» нет ссылок на предшественников. Создается, мол, впечатление присвоения идей Коперника и Бруно. Наивный Кеплер! Разве появился бы «Звездный вестник», если бы в нем были богопротивные имена? Что же делать?.. Давным-давно Галилей восклицал: «Я бы охотно согласился быть заточенным в темницу и влачил бы там дни на хлебе и воде, если бы это помогло торжеству истины». Легко делать рискованные заявления, находясь на свободе… Легко общаться с такими учеными, как отец Клавий и Кеплер. Господи, как хохотал бы Кеплер, послушав первых философов Римского университета! Они думают, что философия — это что-то вроде «Энеиды» или «Одиссеи». Они ищут истину не в окружающем мире, а в сличении текстов. У них нет ушей, и глаза их закрыты для света истины. Они силятся логическими аргументами, как магическими прельщениями, отозвать и удалить с неба новые планеты…
Что же делать? Постараться вслед за пифагорейцами ограничиться знанием для самого себя, находя единственно в этом удовлетворение? Оставить надежду возвыситься в глазах людей или добиться одобрения философов-книжников? Нет, так он не может. Он любит свои книги. Любит перелистывать страницы, еще пахнущие краской, заново перечитывать строки, написанные прекрасным народным языком. Любит рассылать книги во все крупные города и нетерпеливо ожидать подтверждения своих открытий. Но тогда… Тогда его ждет темница, как Кампанеллу, или костер, как Джордано Бруно. Всего двенадцать лет назад пылал огонь на площади Цветов, в нескольких милях отсюда… Хорошо Джордано! Он был молод, здоров, фанатически упорен. Его не сломили инквизиторы. Но какая польза истине от мертвого Джордано?.. Кампанелла может размышлять и писать книги, темница ему не помеха. А он, Галилей, обременен детьми, измучен болезнью. Он не выдержит пыток, которые инквизиторы лицемерно называют увещеваниями. Что он будет делать в тюрьме без телескопа, без возможности ставить опыты?
