- Стой, - крикнул. - Откуда?
- "Откуда, откуда"! С оттудова.
Еще и двенадцати не было, чтобы возвращаться из еревкино. Там, в еревкино, за пятнадцать километров помещалась ныне школа для всей округи, туда и ходили несколько оставшихся деревенских ребят.
- Опять прогуляла, - сказал Андрей Иванович, - экзамены на носу. ыпускной ведь год, нельзя так…
- Ну и чего? - подойдя, с вызовом почти крикнула Клавдия. - Сам больно ученый, давай ругай, надоело мне.
Совсем девка отбилась от рук без матери, да и при матери росла самовольная, не понимая ни отцову, ни материну науку, палец в рот не клади. буквальном смысле, у нее и прозвище такое появилось, три года ей было, когда соседская девочка Наташенька - где она теперь? - играла и дала ей облизнуть палец, измазанный вареньем, так Клавка - хвать и откусила бы палец. Наташенька кричит от боли не своим голосом, а Клавка хохочет, ей весело, зубастой.
- Сейчас же домой! огороде дел невпроворот.
- Ага, одна нога там, другая еще дальше, - сказала Клавдия, увидела, что на дороге появился итька - охламон, делая вид, что случайно он тут появился, и сиганула за ним, поднимая пыль.
- Ну, погоди, - незлобиво погрозил Андрей Иванович и пошел туда, куда ходил неизменно каждое утро и без чего уже не мог существовать. Он знал, она звала его, потому что ей неуютно было без свидания с ним в своем неземном одиночестве.
Он шел вдоль изб по той безжизненной деревне, к которой так и не смог не то что привыкнуть, но и смириться. Здесь, в этом кажущемся покое, где только ветер лениво шевелил листья на деревьях, не было тишины, а была тоскливая пустота. Можно было задохнуться от тугого пространства, сдавливающего грудь, в котором глохли все звуки. Нет, этого не было прежде, не было. Он задыхался, понимая, что пустота живет не вне его, а в нем. Он останавливался, поднимал голову, глядя в небо на бегущие облака и почти кричал беззвучно громким отчаянным голосом: "Где ты? Там ли ты?" едь где-то же должен быть ушедший человек, потому что невозможно смириться, понять, что родной человек исчез, растворился, превратился в пыль. Зачем же она жила на этой земле? "ера!" - шептал он, вглядываясь в высокое небо, глаза его ничего не видели, только плыли перед ним радужные круги. "Ты где?" - вопрошал он, не веря, что смерть - конец жизни, конец не только ее жизни, но и его внутреннего покоя.
Он приходил на кладбище, сидел у могилы, находя успокоение, не было мыслей, и потому чувствовал свою душевную отдаленность от всего, что вокруг жило, трепетало, шевелилось. Он ложился на землю возле могильного холмика, закрыв глаза, прислушиваясь, что делается далеко под землей, под корнями цветов и верхнего слоя надмогильной земли. А там была своя жизнь - шуршание невидимых жуков в тайных норах, осторожный бег му-
