Держа в руках по чемодану, Хичкок опасливо спускался со ступеньки на ступеньку. Трап был длинный и казался очень ненадежным. Он дрожал и поскрипывал под ударами ветра.
В любом цивилизованном месте к космолету подали бы лифт.
Ветер был ледяной. Он завывал вокруг Хичкока. Он морозил ему горло. Он пронизывал его легкое пальто — на любой цивилизованной планете этого пальто было бы более чем достаточно. Его пепельные посеребренные сединой волосы взлохматились, кончики ушей ныли, отвислые щеки онемели. У него ломило в висках, а на носу повисла капля. Ужасная, ужасная планета!
Хичкок остановился и, опустив чемоданы на ступеньку, попробовал стянуть воротник потуже. Это не помогло — ветер пробрался и сквозь воротник. Хичкок угрюмо посмотрел вниз. Перекинутая через плечо камера больно била его по боку.
Космодром, расстилавшийся у подножья трапа, не украсил бы и временный разведывательный лагерь. Выровненное поле посреди каменистой равнины — и даже без покрытия! Да какое там поле — жалкая площадка! На краю поля, в той стороне, где виднелся черный купол станции, приютилось несколько аэромашин. С другой стороны поле уходило к холодному морю, смыкавшемуся на горизонте с небом. Волны, лениво ворочая ледяное крошево, били в скалы, одевали их кружевом причудливых сосулек.
Хичкок возмущенно взглянул на яркое солнце. Оно пылало в чистом синем небе, но не грело! А уж второе солнце системы и вовсе было жалкой блесткой, еле мерцавшей почти у самых волн.
Совершенно ясно, что эта планета не подходит для обитания. Она не подходит не только людям, но и любым другим живым существам.
Спускаясь, он заметил, что космолет уже разгружается. Кран опускал контейнеры и ящики на сани, которые тут же отъезжали и поворачивали к куполу. В сани были впряжены мохнатые грязно-белые коротконогие создания величиной с хорошего дога. Пока сани грузились, они сидели на задних конечностях, а передние, словно вовсе лишенные костей, складывали почти вдвое, прижимая к телу широкие лапы, похожие на меховые рукавицы. Никто не отдавал им никаких команд. По-видимому, они сами знали, что им следует делать.
На полпути вниз Хичкок остановился еще раз и, обернувшись к человеку, который спускался за ним, указал на упряжки.
— Это что, туземцы? — спросил он. Ему пришлось крикнуть, чтобы перекрыть свист ветра.
Человек — еще один щенок-стажер, не признающий ничего, кроме своей науки, — словно бы не сразу понял его вопрос.
— Шаркуны? — спросил он с недоумением. Потом кивнул. Хичкок снял с плеча камеру и запечатлел сцену погрузки на пленку. Возмутительно! Бедняги превращены в рабов!
