В комнату вошла пожилая женщина. На ней был вязаный шерстяной халат, накинутый на ночную рубашку. На голове – домашний чепец.
– Рафаэлло, я так беспокоилась! Я слышала, что… – Она осеклась и уставилась на девочку. – Что это такое? Кто она?
– Ее владелец избивал ее. Спившийся мужлан. Ей некуда было идти, поэтому я привел ее сюда. Думаю, она у нас перекусит и примет ванну.
– Но, Рафаэлло, как же можно! Ведь она христианка. Это опасно!
– Все в порядке, тетя Ребекка, – сказал Раф. – Я сомневаюсь, что она принадлежит к какой-нибудь религии. Не беспокойся. Она уличная девчонка, и никому нет до нее дела. Ее не станут искать, а поскольку нашел ее я…
– Я не понимаю, – произнесла девочка испуганным голосом. – О чем вы говорите?
– Мы – евреи, – ответил Раф. – По закону нас должны строго наказать, если мы возьмем тебя к себе. Сегодня ночью ты будешь в безопасности – никто не видел, как мы пришли сюда. А завтра я отведу тебя в какой-нибудь приют. Там монахини позаботятся о тебе.
– Нет-нет, синьор, только не монашки. Умоляю вас! – с ужасом проговорила она. – Я не хочу идти к ним. Не хочу жить за стенами монастыря!
– Но ты не можешь остаться здесь, – вполне резонно возразил Раф. – Ты знаешь, где сейчас находишься? В еврейском гетто. Оно обнесено стенами. В монастыре ты будешь пользоваться большей свободой, тебе не надо будет бояться…
– Замолчи, Рафаэлло, – нетерпеливо перебила его тетя Ребекка. – Не надо забивать ей голову всякой чепухой. Разве ты не видишь, что она валится с ног от усталости? Подойди ко мне, дитя. Как тебя зовут?
– Лиа, – застенчиво сказала девочка. – Просто Лиа. Прошло несколько дней, и Лиа стала выглядеть совсем по-другому. Ее отскребли от грязи и причесали, одели в довольно приличную подержанную одежду. Синяки постепенно исчезли, и она даже немного прибавила в весе.
Лиа сказала, что ей четырнадцать лет, хотя Ребекка предполагала, что та сбросила себе по меньшей мере два года. Живя на улице, она быстро повзрослела и закалилась. Ей была чужда стыдливость, и она свободно говорила о себе. Где родилась, девочка не знала – возможно, где-то около Неаполя. Ее мать была танцовщицей. А своего отца она не помнила. Мать продала ее Неро, когда ей было только шесть лет, и с того времени она жила с его труппой странствующих акробатов. Одна из женщин постарше была тоже танцовщицей, как мать Лии, она обучила девочку некоторым балетным па.
– Я была самой лучшей акробаткой у Неро, – сказала однажды вечером Лиа. – Так говорили все. Я могу кувыркаться и прыгать и даже немного петь. Но на самом деле мне хотелось бы стать танцовщицей. Хотите, станцую?
