— А не обидятся ли комсомольцы, если упразднят их организацию?
Я даже захохотал.
— Вы действительно упали с Марса, — сказал я. — За что же им обижаться? Наоборот, за исключением аппаратчиков, все они будут очень рады этому. (…)
Марсианин вздохнул и сказал:
— Н-да. Как видно, у вас многое еще нуждается в исправлении.
— Конечно, — согласился я, — ведь мы же строим новое общество, и было бы очень странно, если бы у нас все шло без сучка и задоринки. Как нельзя сделать самую простую рукоятку лопаты без отходов, без стружки, так нельзя сделать ничего нового, чтобы не было никаких производственных издержек.
— Но живете ли вы лучше, чем живут в капиталистических странах?
— Наша жизнь — настоящая осмысленная жизнь человека-творца. И если бы не бедность — мы жили бы как боги. (…)
На другой день я сказал марсианину:
— Вы хотели знать причины нашей бедности? Прочтите!
И протянул ему газету.
Марсианин прочитал громко:
«На Васильевском острове находится артель "Объединенный химик". Она имеет всего один краскотерочный цех, в котором занято лишь 18 рабочих. (..)
На 18 производственных рабочих с месячным фондом зарплаты в 4,5 тысячи рублей артель имеет: 33 служащих, зарплата которых составляет 20,8 тысячи рублей, 22 человека обслуживающего персонала и 10 человек пожарно-сторожевой охраны. (…)»
— Это, конечно, классика, — сказал я, — но этот пример не единичный, — и что всего обиднее — это то, что кто бы ни писал, как бы ни писал, а толку из этого не выйдет до тех пор, пока не будет дано распоряжение свыше о ликвидации подобного рода безобразий. (…)
Если бы завтра Иосиф Виссарионович Сталин сказал:
— А ну-ка, хлопцы, поищите, прошу вас, получше, — нет ли в нашей стране ненужных учреждений.
Если бы вождь так сказал, то я уверен, что уже через неделю 90 % наших учреждений, отделов, контор и прочего хлама оказались бы совершенно ненужными. (…)
Причиной бедности является также гипертрофическая централизация всего нашего аппарата, связывающая по рукам и ногам инициативу на местах. (…)
Но все это еще полбеды. Хуже всего, что эта чудовищная опека обедняет нашу жизнь. Случилось так, что Москва стала единственным городом, где люди живут, а все остальные города превратились в глухую провинцию, где люди существуют только для того, чтобы выполнять распоряжения Москвы. Немудрено поэтому, что провинция кричит истерически, как чеховские сестры: в Москву, в Москву! Предел мечтаний советского человека — жизнь в Москве. (…)
