— Да откуда ты взял, что на Охте была немецкая слобода? — спросил Камедиаров. — Чушь какая.
— Ведь это сказка! — вскричала я. — Не перебивайте, пожалуйста!
— …появился в их уютном домике на Охте, с палисадником, где цвели анютины глазки, маргаритки и гортензии…
— Господи, — сказал Хозяин вполголоса.
— …очередной торговец. Еще мальвы там цвели, хризантемы и рододендроны, — вызывающе сказал Сандро, — а также росли тыквы, спаржа, ремонтантная клубника и пастернак. И латук. Вот. И у очередного торговца купила Анхен восточный ковер, арабскую маску и маленький флакон с притертой пробкою, не желавший открываться, о чем предупредил ее торговец, продавший флакончик за бесценок; а на дне флакона была только одна капля чернил.
— С брачком изделие, — сказал Николай Николаевич.
— А что такое арабская маска? — спросил Камедиаров.
— А какого цвета были чернила? — спросил Леснин.
Почему-то молчал Хозяин, обычно с радостью отпускавший замечания в таком духе. Как всегда, молчал Эммери.
— А торговец был кто? — спросил Шиншилла. — Перс или китаец?
— Полумавр, — сказал Сандро. — Национальность, вероисповедание и сексуальные пристрастия торговца не имеют значения. Это вам не психологический роман. Торговец и есть торговец. Все флаги в гости будут к нам. А арабская маска — маска, коей прикрывает лицо бедуинка от сторонних наблюдателей, напоминает маску венецианского карнавала; однако наша была волшебная. Речь пойдет сегодня не о маске, а о купленном у торговца восточном ковре. Почему вы, Эммери, так смотрите на меня? Прямо рублем подарили.
— Я полагаю, Сандро, вы умеете читать чужие мысли, — отвечал Эммери, — прежде я такой способности за вами не замечал. Я вас понял заново.
— Вот именно! — Сандро восхитился. — Вы меня поняли! Я читаю чужие мысли, порнографические журналы и старые газеты.
— Где же вы берете порнографические журналы? — спросил Шиншилла.
— А чужих писем, — спросил Камедиаров, — вы, часом, не читаете?
— Боже упаси. Ни чужих не читаю, ни своих не пишу. Что вы все перебиваете? На чем я остановился?
— На ковре, — сказала я.
— Да, и вот этот самый ковер совершенно зачаровал нашего немца…
— Обрусевшего, — ввернул Шиншилла.
— Который жил-был, — отозвался Леснин.
— А как его звали? — спросил Камедиаров.
— Ну, хоть Ганс. Ганс готов был часами разглядывать узоры ковра, и постепенно стало ему казаться, что это не просто узоры, а некие письмена, и что он начинает вникать в их сокровенный смысл.
— Анхен плакала! — хором сказали Леснин, Шиншилла и Николай Николаевич.
