— …среди людей находились совсем обнаженные женщины, а у одетых женщин такие платья, что плечи и груди выставлялись на обозрение окружающих.
Пауза, полная ужаса, была ответом на эти слова.
— Я не хочу даже слышать про такое! — вскричала, судя по голосу, Хинд. — Немедленно прекрати описывать непристойные картины, Джиннан! Достаточно непристойностей, нарисованных на стенах в бане.
При этом Хинд швырнула об пол нечто мягкое, подушечку, вышивку либо покрывало; предмет бесшумно шлепнулся возле места заключения Ганса; почуяв легкую волну пыли, тот чихнул. И наступила тишина.
— Ты слышала, Талиджа?
— Да, — пролепетала Талиджа.
— А ты, Джиннан?
— Да, — прошептала Джиннан.
— А ты, Тамам?
— И я слышала, — сказала Тамам.
— Откуда шел этот звук?
— Из сундука, Хинд, — сказала Талиджа.
— У нас в сундуке вор, — сказала Джиннан.
— Давайте откроем сундук, — предложила Тамам.
— Сначала закроем дверь, — сказала Хинд, — потому что, если там мужчина, мы опозорены, и нас побьют камнями как распутниц.
Дверь закрыли, и легкие шажки просеменили к сундуку, и легкая шафраново-золотистая, окрашенная хной ручка в серебряных и бирюзовых кольцах открыла крышку. Ганс распрямился и сделал вдох. Вопль отчаяния они прервали, закусив рукава шелковых одежд.
— Что ты натворила, Тамам! — вскричала Хинд. — Он видел наши лица! Ты обесчестил нас, сина! Мы все погибли, и ты в том числе, нас забьют камнями насмерть.
Отвернувшись к стене, Ганс уверял их, что после сундучной темноты он совершенно ослеп от солнечного света и не успел их разглядеть, и что он будет стоять к ним спиной, пока они не наденут покрывала, и что у него есть на Севере жена, одна, как ему положено по обряду, другой ему не надо, и что он вовсе не собирался их бесчестить.
— Зачем же ты обманом пробрался в харим? — сурово спросила Хинд.
"В гарем", — догадался Ганс.
— Я не пробирался, — сказал он.
— Как же ты оказался в сундуке? — полюбопытствовала Джиннан.
— Колдовство, должно быть, — отвечал Ганс, — я уснул на крыше дома одного музыканта, а проснулся в сундуке. Колдовство преследует меня, о почтенные женщины; сперва ковер, теперь сундук.
Они совершенно успокоились, услышав такое объяснение.
— А ты не вор? — поинтересовалась Талиджа.
— Вор должен быть из Эль-Аггада или из Багдада, а я из Северной Пальмиры.
— А как зовут твою жену? — пропела Тамам.
Они уже укрылись покрывалами, но Ганс прекрасно узнавал их по голосам.
— Анхен! — сказал он.
— Я тебе верю, — сказала Хинд, — ты любишь свою жену, это заметно.
