Квартира стояла опечатанной после обыска. Левин выхлопотал официальное разрешение на осмотр в целях возможного обнаружения вещдоков защиты. И непосредственно из прикроватной тумбочки жены достал ее дневник. Следователя дневник, стало быть, не заинтересовал. Потому его зарплата и отличалась от Левинских гонораров.
Дневнику жена поверяла, как принято, события своей жизни. События состояли из покупок, ресторанных вечеров и любви. Покупки были недешевые, а любовь не платонической. Отнюдь. С подробностями и оценками. Как именно, сколько именно, и насколько хорошо.
Левин ознакомил подзащитного с дневником и провел инструктаж. Непосредственно вслед за чем озаботился дактилоскопической экспертизой, чтоб пальчики Лейуса на дневнике фигурировали.
Настал день суда.
Лейус встает и заявляет отказ от своих прежних показаний. Интерес зала возрастает.
Левин просит приобщить к делу вещественное доказательство защиты. И предъявляет дневник. Суд заинтригован. Интерес зала накаляется.
Прокурор выдвигает обвинение. И начинается спектакль высокой юридической пробы.
Левин берется за Лейуса:
– Почему вы отказались от своих прежних показаний?
– Открылись новые обстоятельства.
– Какие?
– Был найден дневник моей жены.
– Вы были знакомы с ним раньше?
– Я случайно прочитал его в тот роковой день.
– Почему вы ничего не сообщили о нем следствию?
– Я не мог порочить честь моей жены.
Что? У зала вкупе с судом начинают открываться рты.
А Левин с искусством стеклодува и железной силой кузнеца гнет ту линию, что чистый и порывистый Лейус безмерно любил свою жену и вообще жил ради нее. Зал смеется. Все всё знают, Таллинн город маленький.
– Да разве может нелюбящий муж так заботиться о жене и тратить на нее все свои деньги?! – И Левин цитирует расходную часть дневника.
Смех стихает. Всем любопытно. Возражать трудно: м-да, содержал дай Бог каждой.
Он мирился с ее кабацкими загулами, он ей доверял. Цитируется ресторанный раздел. Впечатляет.
Он мечтал о детях, а она говорила, что нездорова. А вот справки от гинекологов об абортах. Вы понимаете?! Ага, поди опровергни.
Да, но убил-то почему?..
И тут идет раздел любовный. Мертвая тишина.
– Безмерная боль вспыхнула в оскорбленной душе моего подзащитного!..
А последним номером в дневнике идет уехавший из Эстонии накануне убийства Шерлинг! Его белая «Волга», его французский коньяк, его укусы, и повествуется о нем в восторженных тонах и даже не совсем приличных выражениях.
Линия ведется чище, чем алмазом! Ревность, оскорбленное достоинство, аффект, тяжкое душевное помрачение. Были бы присяжные – вообще бы оправдали!
