В этот момент показывается четверка «яков» и вцепляется в хвост «мессерам». Немцы не выдерживают: «яки» гораздо более маневренны, чем «мессершмитты». Поэтому последние немедленно переходят в пикирование. И «яки», и мы устремляемся за ними. Но «яки» более легкие, пикируют хуже, поэтому они отстают. Мы же стремительно несемся к земле и постепенно сближаемся с последним немецким самолетом. Земля уже близко, и «мессершмитты» начинают выходить из пикирования. Здесь Куманичкин настигает последнего и открывает огонь. Немецкий летчик пытается спастись, отворачивает в сторону, но очередь проходит через его самолет, на нем видны взрывы, и он клюет носом и врезается в землю. Я стреляю по второму, но земля стремительно приближается. Мы с Куманичкиным едва успеваем выйти над самой землей из пикирования и на бреющем полете на последних каплях горючего пересекаем Одер, с ходу выпускаем шасси и идем на посадку. Заруливаем мы уже с почти пустыми баками.
В один из следующих дней мы встретились с «фокке-вульфами» еще раз: на этот раз их было два. Облачность была невысокой, и встреча произошла так же внезапно. Бой сразу же перешел на вертикаль, то есть на развороты с набором высоты, – но облака не давали возможности набирать высоту, поэтому после выхода вверх, под облака, снова приходилось снижаться. Получалось что-то вроде боевых разворотов с последующим снижением, или «косых петель», как их называют теперь. Но на разворотах «фокке-вульфы», как более маневренные, стали понемногу заходить нам в хвост. Естественно, я, как последний в паре, оказался в наихудшем положении. «Фокке-вульфы» остались сзади и постепенно сокращали дистанцию, выходя в положение, позволяющее открывать огонь. Положение было пиковое: бросить Куманичкина и уйти в сторону я не мог, оставаться же и ждать, когда тебя собьют, тоже не совсем приятно. Но Куманичкин видел обстановку не хуже меня. Выйдя вверх, он не пошел снова вниз, а, вскочив в облака, дал команду: «Разворот вправо». Вскочив за ним в облако, я перекладываю самолет в другой крен и, развернувшись почти на 90°, перевожу самолет на снижение. Выйдя из облака, я вижу уходящие влево «фокке-вульфы», а справа-ниже замечаю Куманичкина. Мы благополучно уходим. Потом Куманичкин шутил:
– Поймали мы с тобой, Байда, медведей. А уйти нельзя, не отпускают!
Сильное противодействие немцев вынудило нашего командира изменить тактику. В полет стали отправляться группы самолетов в составе трех-четырех пар. Мы сразу вздохнули спокойнее. Все-таки 6—8 самолетов, тем более с пилотами, жаждущими боя и умеющими его вести, – это сила. Боевые возможности росли как бы в квадрате. Результаты не замедлили сказаться.
