Она радовалась, что он нашел временную работу в качестве охранника каравана, несмотря на то, что это было опасно.
У них были деньги, у нее была работа, зачем ему было воровать?
Он только вздыхал и пытался ответить — или, что более характерно, отказывался отвечать, напуская на себя обиженный вид.
Он не знал точно, сколько ему лет; может, двадцать два, может, больше или меньше. У него никогда не было отца, и он мало общался со своей матерью, которая мимолетно знала его отца. Он вырос на улице и был воспитан вором. Во всяких уличных ситуациях он отличался исключительной зрелостью; во всех остальных отношениях он был мальчишкой и в какой-то степени осознавал это, хотя и не соглашался с этим. Задиристость сироты-бастарда была способом скрыть от окружающих свою душу, полную желаний, боли и неуверенности. Ночную «работу» сравнивали с тараканьей. Именно так это называлось в Санктуарии, потому что таракан — существо, которое выходит только ночью. Почему он продолжал вести ночную жизнь? Потому что должен, пытался он втолковать ей. Потому что это было его занятием. Он делал это лучше, чем кто-либо другой. Его способность взбираться по стенам, двигаться бесшумно и исчезать в любом островке тени была непревзойденной.
Кроме того, это была его потребность. Взбираясь на неприступную стену, воруя то, что невозможно украсть, он самоутверждался. В то же время он достиг того счастливого слияния работы и игры, которым могут наслаждаться немногие живущие на этом свете.
Было еще нечто, что Аркала мгновенно распознал в нем в ту ночь в убежище Корстика, в последнюю ночь Корстика. Ганс был Шедоуспаном, испытывавшим острую потребность в приключениях и еще более в опасности. Он сам себе не признавался, насколько сильно он любил этот всплеск возбуждения в крови, от которого все его тело начинало звенеть. Да, он не мог без этого.
Мигнариал слышала, как Аркала говорил эти слова, она любила и уважала Аркалу, но все же не могла этого понять, не могла принять. Было в Гансе еще кое-что, чего не упомянул Аркала. Возможно, Мигнариал теперь это знала, хотя и не признавалась себе в этом. Несмотря на все свое обаяние и кажущуюся уступчивость, Ганс был самодостаточным одиночкой.
Трудно все время пытаться быть половинкой пары. Ему хорошо удавались дела, связанные с крайним напряжением телесных возможностей, и он на самом деле любил это. С гораздо меньшим успехом он решал всякие душевные затруднения; он ни в чем не признавался себе и даже был нечестен перед самим собой, ему то и дело приходилось что-то доказывать самому себе, и он всячески избегал всех этих душевных сложностей. Беда заключалась в том, что такое поведение было наихудшим из всех возможных для человека, который старался стать половиной пары.
