Тогда его прорвало:
— Мама, он ведь первый меня ударил!
— Не смей повышать на меня голос! — Шлеп! Оплеуха пришлась как раз по больному месту — куда ему до этого стукнули кулаком, а мать все не унималась: — Тебя всегда бьют ни с того ни с сего. Я знаю тип людей вроде тебя, такие сами напрашиваются на взбучку.
— Да они дразнились. Называли меня Кори.
— Ну и что здесь такого? Прекрасное имя.
— Да нет же! Это девчоночье имя. А я хочу мужское, Почему вы меня не назвали как мальчика?
— Как ты смеешь так с матерью разговаривать!
Мать размахнулась для новой затрещины, но он увернулся.
— Ах ты маленькое чудовище! Ты еще будешь от наказания увиливать! — На сей раз она вцепилась ему в плечо и так заехала по уху, что в голове зазвенело, а удары продолжали сыпаться градом.
Они почувствовали, как их корабль содрогнулся от взрыва, увидели дыру, зияющую в том месте, где была прилеплена взрывчатка, и стелющийся по краям туман — это воздух вырывался из фрегата наружу.
— Вперед! — рявкнул в наушниках голос капитана, и Корин юркнул через открывшуюся пробоину внутрь халианского фрегата, нажимая на курок, паля во все стороны разлетающимся конусом очередей. Трое товарищей запрыгнули следом, и пламя, вырывающееся из их автоматов, слилось с его огневым шквалом. Неважно, что пули могут продырявить обшивку. Утечка воздуха — тоже не беда. Скафандры спасут. Сейчас важно только одно: перебить побольше халиан…
Пока они в этом преуспели. Стрельба оказалась излишней. Три мертвых хорька болтались, застряв в сетках подвесных коек, — они едва успели проснуться — лишь один сжимал в руке оружие. Изо рта и из носа у них выскакивали маленькие красные шарики. А один хорек словно надул огромный, налитый кровью пузырь. Возникший после взрыва перепад давления сделал свое дело.
Корин перезаряжал оружие и, глядя на подвешенные мертвые тела, думал: «С этими возиться не пришлось».
И снова ребята дразнили его на игровой площадке девчачьим имечком, но он не осмеливался ввязываться в драку, опасаясь материнского гнева. Его младшая сестренка Снуки все подслушала и стала распевать оскорбительный стишок дома.
— Проснись, проснись, милашка Кори. Проснись, ну сколько можно спать.
— Заткнись, — огрызнулся он.
— Это почему она должна молчать? — в комнату влетела разъяренная мать. — Не командуй здесь, Корин. Пусть поет все, что захочет. Не трогай ее!
И снова ему пришлось проглотить обиду, а немного погодя, когда песенка изрядно поднадоела матери, она выпроводила обоих на улицу, поиграть в кэтч. Сестра его не подняла вовремя перчатку, мячик с размаху угодил ей в щеку, и у Корина все похолодело внутри при мысли о предстоящей жестокой расправе — сейчас Снуки, истошно вопя, вбежит в дом, и ему несдобровать. Если только не удастся поднять настроение сестре.
