Однако прямые высказывания автора, поклоны и реверансы в сторону христианского бога отнюдь не доказательство религиозности Рабле, — они рассчитаны на простаков. О взглядах писателя говорит дух самой книги, система намеков, иносказаний. Они-то говорят об обратном, о том, что если автор не отвергал божественного начала в природе вообще, то в существование христианского бога он абсолютно не верил. Это совершенно ясно каждому, кто непредвзято будет читать его книгу.
Спрашивается, какой богобоязненный, искренне набожный человек мог бы сказать, например, следующее: «На тех полях такой урожай, словно сам господь там помочился» или «Эх, вы, шляпа! Сам Христос висел в воздухе» (это в разговоре о виселице).
Нет, Рабле не верил в христианского бога. И о тех, кто верил, он довольно непочтительно говорил: «Было бы корыто, а свиньи найдутся».
Каковы же, однако, философские взгляды писателя? Отвергал ли он вообще идею божества?
В Четвертой книге «Гаргантюа и Пантагрюэля» имеется притча о Физиее (природе) и Антифизисе. В ней содержится ответ на поставленный вопрос. Притчу рассказывает Пантагрюэль. Физис родила Гармонию и Красоту. Антифизис позавидовала ей и родила Недомерка и Нескладу. Она же «произвела на свет изуверов, лицемеров и святош, никчемных маньяков, людоедов и прочих чудищ, уродливых, безобразных и противоестественных». Мысль Рабле ясна: религия порождение тех сил в обществе людей, которые противоборствуют природе. Все, что исходит от природы, прекрасно и гармонично, все, что противоречит ей, уродливо и безобразно. В аллегорической оболочке Антифизиса скрывается религия, породившая одинаково гнусных папистов и протестантов. «Физис, пишет Рабле, — родила Красоту и Гармонию, родила без плотского совокупления, так как она сама по себе в высшей степени плодовита и плодоносна». Не высшее существо, не бог, перстом указующий волю небес, создает материальный мир, а сам этот мир материи в себе самом содержит жизненные силы и способность к созиданию, сам по себе плодовит и плодоносен.
Итак, совершенно очевидно отождествление бога с природой, слияние понятия бога с понятием природы. «По-гречески его (бога. — С. А.) вполне можно назвать Пан, ибо он — наше Все: все, что мы с тобой представляем, чем мы живем», — писал Рабле (рассказ Пантагрюэля о смерти великого Пана).
Рабле не создал философии пантеизма или атеизма, но он внушал мыслящим читателям глубокое сомнение в догматах христианской религии и вообще в идее какой бы то ни было религии. Иначе говоря, он создал философию сомнения в идее божества. Справедливо писал Бальзак: «Наш дорогой Рабле выразил эту философию изречением… „Быть может“, откуда Монтень взял свое „Почем я знаю?“».
