Но и в том, что двое суток по три раза и в один и тот же час в эфир передавалось одно и то же внешне совершенно невинное четверостишие, подписанное только именем и отчеством (Поддл принял фамилию капитан-лейтенанта за его отчество), также была своя тайна. Только сейчас по-настоящему вставала задача подыскать ключ для расшифровки этих четырех строк, слишком ясных, чтобы за ними не скрывалась какая-то тайна.
И прежде всего, конечно, надо было отвергнуть предположение, что эту более чем скромную жемчужину русской поэзии передал в эфир советский, да еще, тем более, военный человек. Тот бы из чувства простейшей предосторожности воспользовался не русским языком, а каким-нибудь более в тех широтах распространенным: английским или испанским, что ли. Да и вообще, что делать в тех далеких широтах русскому человеку?
Конечно, в агитационных целях бывает иногда выгодно пускать в ход версии о зловредных советских интригах в каких-нибудь экзотических далеких странах, но для служебного употребления внутри аппарата контрразведки такого рода жупелы были совершенно ни к чему и никак поэтому не приветствовались. Значит, где-то у черта на куличках, чуть ли не на краю света, кто-то, секретности ради, пользуется русским языком для того, чтобы зашифровать какое-то важное сообщение, или приказание, или что-нибудь другое, не менее значительное.
Джемс Поддл бился над расшифровкой четверостишья с одиннадцати часов вечера до трех часов дня и ничего не добился. Понимая, что тайна, кроющаяся здесь, может требовать самого срочного принятия мер и что, в случае, если она раскроется вовремя, ему простятся прежние грешки и его снова выпустят из пыльных недр шифровального отделения на вольный воздух оперативных просторов, Поддл решил доложить о сделанном открытии, вернее - полу-открытии, своему непосредственному начальству.
Командование заинтересовалось соображениями такого бывалого сотрудника и с нарочным переправило докладную записку Поддла с собственными пояснениями и соображениями в главный центр стратегической разведки. Там сразу оценили серьезность поднятого вопроса и поручили его дальнейшую разработку двум опытнейшим сотрудникам - специалистам по русским кодам.
Одновременно было дано задание попытаться разузнать в Москве, числится ли в кадрах советского Военно-Морского Флота некто капитан-лейтенант Константин Егорычев (здесь сидели работники, понимавшие, что Егорычев - это не отчество, а фамилия), где он сейчас находится и что делает. В той же директиве был приведен полный текст известного уже нам четверостишья. Следовало выяснить характер и происхождение этих четырех строк, и если они напечатаны, то где именно.
