— Сходили бы сами! — в сердцах произнес Нынкин. — Откуда узнаешь, где там чье! Кругом сплошные гектары!
— Да Бог с ней, — дипломатично произнес Пунтус.
— С кем? С бабкой или с капустой? — переспросил Рудик.
— На калхозные работы нада пасылат в Грузыя! — резанул слух Мурат. Там каждый дэн кушат баранына! Бэсплатна!
— Это не бабка, а анафема! — подвел итог Гриншпон, забыв, что три дня назад говорил: это не бабка, а золото!
Вечером старуха как ни в чем не бывало опять мирно подкатила к студентам. Она долго рассказывала, как неудачно у нее сложились отношения с деверем и как много у него в этом сезоне гусей. И без конца пеняла, что зря, конечно, все мясо в первый же день извели на шашлыки.
Ничего не поделаешь — ночью пришлось идти к деверю. В темноте гусям не до ностальгии — они спят смирно и нечутко. Вранье, что они спасли Рим.
Деревенской тишины ничто не нарушило.
С принесенной живностью бабка разделалась очень ловко: ободрала птицу, как кролика, а шкуру зарыла в огороде.
Утром в гости пришел деверь.
— Замучили лисицы, — сказал он родственнице, жалуясь на жизнь, пятого гуся тащат.
— Нет, милок, — возразила бабка раннему гостю, — это не лисицы. Такого жирного гуся лиса не дотащит. Это волки.
Tеперь старуха стала сливочной. По вечерам она устраивала глазунью, а первые блюда вообще не выводились круглосуточно. Веселясь, бабка беззубым ртом выделывала непонятные шамканья, и на нее было жутко смотреть. Сила ее логики и острота намеков стали пугать постояльцев. Бабка напрямик не просила студентов сходить к соседям за продуктами, однако все ее легко понимали, пусть даже и не всегда правильно.
А вот Гриншпона бабка боялась сама. Она ни о чем не просила его и всегда отводила от него свои блудливые очи.
Но в тот вечер послала в сарай за яйцами почему-то именно его.
Гриншпон вернулся назад бледный и испуганный.
— А бабка где? — резко спросил он.
— Вышла на улицу вслед за тобой, — ответил Артамонов, ближе всех стоявший к двери.
— Ну и напугала, ведьма! — выдохнул Гриншпон с заметным облегчением. — Иду я, значит, в сарай и случайно оглядываюсь перед входом. Вижу, за мной крадется бабка. В лунном свете она мне дико напомнила одну гоголевскую старушенцию. У меня аж под ложечкой засосало от жути. Я и раньше всегда чувствовал, что на меня она как-то косо смотрит, особенно после того, как я случайно нарвался на спрятанное сало.
— Она на всех косо смотрит! — пропели в один голос Пунтус с Нынкиным.
