Впервые урядник ни словом не выразил нежелания допускать нас к своим делам. Видимо, не алкалось ему в субботний день в одиночку странствовать по окрестностям.
Собираясь сесть в сани, Владимир вдруг спросил:
– А розвальни вы не осматривали?
Поистине удивительно было наблюдать, как Никифоров вдруг покраснел. Не побагровел от приступа гнева, что с ним бывало частенько, а порозовел, точно девица-пансионерка, от нечаянного смущения.
– Ах ты ж… – вполголоса прошептал он. – Ну не дурак ли я нынче? Не осмотрел ведь, правда ваша, господин студент. Ну, точно – дурак дураком!
Вдвоем они принялись тщательно осматривать сани, вытащили камлотовую полость и как следует, в четыре руки, ее протряхнули. Я в осмотре участия не принимал, стоял в стороне.
– Смотрите-ка, – сказал вдруг Никифоров. – А ведь это порох! – Он внимательно рассматривал черные точки на снегу. Потом снял перчатки, осторожно собрал крупинки, выложил их на ладони и поднес едва ли не к самому носу Владимира. Приблизившись, я тоже заглянул в ладонь урядника. Действительно, походило на порох.
– И что же, по-вашему, это означает? – спросил я.
Урядник пожал плечами.
– Кто его знает. Ну, скажем, сунул он в полость ружьишко и патронташ. А патроны сам только что набил. Несколько порошинок вполне могли просыпаться. Конечно, Кузьма человек аккуратный, но всяко бывает.
Владимир кивнул.
– Допустим. И часто ваш помощник брал с собою в дорогу двустволку?
– Часто – не часто, а приходилось, – ответил Никифоров. Он стряхнул черные крупинки с ладони. – Ничего не скажу, места у нас, конечно, спокойные, Бог миловал от лихих людишек. Но ведь бывает зимой, что и волк на дорогу выйдет – ночью особливо. А иной раз и шатуна повстречать можно. Или кабана. Опять же: сегодня лиходея нету, а завтра – кто его знает. Так что – брал Кузьма ружье в дорогу, брал. Зимою чаще, летом – реже. Вот – похоже, и в этот раз взял с собою.
– Похоже, говорите. А ружье нашлось? Или пропало вместе с Кузьмой? – спросил Владимир.
Никифоров поскреб затылок, сдвинув папаху на лоб и смущенно ответил:
– Кто ж его знает? Забыл я у Авдотьи спросить, не сообразил как-то…
В очередной раз мой молодой знакомец походя указал на промах нашего полицейского. И – удивительное дело! Вроде бы теперь Никифоров реагировал на замечания Владимира не так болезненно, как поначалу. По-видимому, он уже понял, что студент не имеет ни малейшего желания уязвить его, но преследует лишь одну цель: помочь делу. И в отношении Егора Тимофеевича к Владимиру – полицейского чина к поднадзорному! – я вдруг почувствовал нечто вроде благодарности. Не скрою, это поразило меня, наверное, в наибольшей степени. А кроме того, понятно стало, что не я один столь легко подпадаю под властительную силу этого молодого человека, поначалу никак не ощущавшуюся.
