Теперь о Трошеве. Несмотря на то, что он написал книгу "Моя война", все сходятся на том, что он хороший мужик и никогда не допускал бессмысленных потерь среди солдат и населения.
***
В субботу показывали то, что осталось от "Курска". Комментировал генеральный прокурор, с трудом одетый в новенькую подводницкую канадку. Значит, прокуроры у нас теперь журналистами работают для пущей убедительности. Может, скоро в стране и не останется настоящих журналистов, а будут одни прокуроры?
Зачем же он, все-таки, перед камерой вылез? Вслушиваюсь в косноязычную речь и жду. Должен сказать. А-а-а… вот: "ужасная сила… эта сила… смяла… за девять часов вода наполнила всю лодку… спасти людей однозначно нельзя было…"
Вот из-за чего все эти переодевания на фоне танка. Вот из-за чего "Курск" поднимали. Его поднимали из-за этих слов. Значит, не стучали те двадцать три человека в течение нескольких суток. Это всем померещилось. И те, кто должен был спасать, не сбегали с места трагедии. Они сберегали. Они сберегали силы для настоящего спасательного броска. В течение недели. И государство не виновато во лжи, бездушии, бесчувственности, душевной черствости. Государство, которое чуть ли не из-под палки те же журналисты заставили сделать приличную мину при плохой игре, ни в чем не виновато.
Браво, господин У.! Только те двадцать три были одеты в водолазное белье и костюмы. Они со всей кормы стащили в один отсек все комплекты регенерации, а это, при той мешанине из сорванных с мест щитов, за девять часов не сделать. Они стучали трое суток, и признать это — смерть как не хочется. Даже говорить об этом не хочется.
Я вас прекрасно понимаю, господин У. Вы языком вчерашней домохозяйки пытаетесь рассказать подводникам о трагедии, не перепутав терминов. Это, безусловно, тяжелая государственная задача. Я вам сочувствую. Ведь сколько вам приходится глотать дерьма перед тем, как выдать на-гора что-то вкусненькое. Это сложно.
Ах, море, море! До сих пор не могу смотреть на него спокойно. Мне говорят: "Поехали, покатаемся на яхте!" — а я не могу. Для меня это не катание. Я там работал.
Теперь, оказывается, много работал. А тогда, по молодости, я так не считал.
Да, мы знали, что нас никто не спасет. Знали, что государство от нас откажется в любой миг. Знали, что награды получат не те. Знали.
Чего ж мы в море шли? Даже не знаю. Такие слова, как "Родине служить", мы никогда не произносили. Это все не наше. Для "дяди прокурора".
