Согласно Книге Бытия, где то и дело цитируются диалоги Авраама и Бога, Авраам не сразу осознает важность обретения им этой ноши, что является примером постепенного, развивающегося проявления воли Господней. Окончательно благословение нисходит на Авраама после последнего испытания (Книга Бытия, гл. 22), когда Бог приказывает ему принести в жертву своего единственного сына, Исаака. Этот раздел является важнейшим в Библии, поскольку формулирует один из наиболее драматичных и трудных вопросов во всей истории религии, а именно вопрос о теодиции, чувстве справедливости у Бога. Многие иудаисты и христиане считают этот раздел чуждым по духу, неправедным, поскольку Аврааму дается приказ совершить нечто не только жестокое само по себе, но и вступающее в противоречие с осуждением человеческого жертвоприношения, которое является одним из краеугольных камней как еврейской этики, так и всех последующих форм иудейско-христианских культов. Великие еврейские философы пытались приспособить этот рассказ к принципам еврейской этики. Филон доказывал, что это свидетельство того, что, дескать, Аврааму чужды все обычаи и чувства, кроме любви к Богу, и он убежден: мы должны быть готовы отдать Богу самое ценное, будучи уверены в том, что справедливый Бог не допустит этой потери. Маймонид считал, что со стороны Бога это вполне справедливая проверка пределов этой любви и богобоязни. Нахманид считал это искушение первой проверкой совместимости божественного предвидения и человеческой свободной воли. В 1843 г. Кьеркегор опубликовал свой философский анализ этого эпизода под названием «Страх и трепет», где изображает Авраама «рыцарем веры», готовым пожертвовать для Бога не только своим сыном, но и этическими идеалами. Большинство еврейских и христианских специалистов по религиозной морали отвергают этот подход, исходя из невозможности противоречия между Господней волей и этическими идеалами, хотя ряд других готовы согласиться с тем, что данный эпизод служит предупреждением: религия необязательно натуралистично отражает этические принципы.
С точки же зрения историка этот рассказ вполне логичен, поскольку Авраам, как подтверждают современные данные, был сыном своего времени, конкретной исторической обстановки, когда было общепринятым скреплять договор («Завет»), принося в жертву животное. Договор же с Богом неимоверно, бесконечно велик, а потому и скреплять его следует, жертвуя самым любимым в полном смысле слова. Другое дело, что, поскольку субъектом жертвоприношения было человеческое существо, эта акция закончилась ничем, хотя формально ритуальная сторона ее была соблюдена. Исаак был выбран этим субъектом не только потому, что являл собой самую дорогую собственность Авраама; он к тому же еще был и специальным Божьим даром (в соответствии с Заветом) и, подобно всему, что Бог даровал человеку, принадлежал Богу. Тем самым подчеркивалась сама цель жертвоприношения: символически напомнить, что все, чем человек обладает, принадлежит Богу и подлежит возврату. Именно поэтому Авраам называл место этого акта полнейшего повиновения (и, как оказалось, несостоявшегося жертвоприношения) горой Иеговы, Синайского предзнаменования и Великого Завета. Важно отметить, что именно в этом месте в Библии в обещаниях Бога звучит мотив универсальности. Он не только берется приумножить потомство Авраама, но и добавляет: «И благословятся в семени твоем все народы земли».
