Незабвенная Люси!
А когда Фраическо Бари грустно усмехнулся: «И вот агония. Тупая жадность какого-то Брандево. Больше никто, даже для этикета, не твердит о «великих принципах права». Все ясно…» — Енс Боот прервал его непонятным восклицанием:
— Это перекись! Это просто плохая перекись!
Енс Боот замолк. Другие еще говорили о баснословной чи-ките, о Джиованни Ботто, о погоде. Енс молчал и думал:
«Почему я не в силах забыть всего? Почему я должен хранить эти нежные виденья? Мне хочется плакать. Мне не хочется жить. Мертвая любовь. Мертвая Европа. В грязном, темном вагоне никому не нужный пассажир».
Наконец показался Рим. И Енс Боот впервые понял, что этот город, столь хорошо ему знакомый, не что иное, как каменная память, страшное проклятье людей.
Эти строения были не просто строениями, но окостеневшим временем. Здесь года не расплывались в легком эфире, они оставались, чтобы мраморной или гранитной пятой давить задыхающуюся землю. В ночи стоял гигантский скелет, и каждый позвонок его напоминал о речах Франческо Бари.
Злой рок привел Енса Боота, жаждавшего забвенья, именно в Рим. Но делать было нечего: дверь купе раскрылась, и расстроенный Енс вышел на платформу, не забыв, однако, о корзине синьоры Лючии.
Попутчики расстались трогательно. Франческо Бари пригласил Енса зайти как-нибудь к нему побеседовать на досуге все о том же, то есть о диковинной судьбе Европы.
Енс Боот повез, как он обещал, синьору Лючию на виа Капур. В большом семиэтажном доме они долго разыскивали комнату синьора Джорно. Наконец какой-то мальчик показал темную винтовую лестницу.
— Здесь, на самом верху. Третья дверь.
— Синьор Джорно? — спросил Енс Боот, когда на звонок показалось чье-то бледное, изможденное лицо.
— Я. Что угодно?
Но здесь Лючия, оттолкнув Енса, кинулась к двери.
— Пьетро! Ты! Любовь моя!
— Простите, вы ошиблись.
— Пьетро! Ты меня не узнаешь! Санта Мария! Что с Гобой?
Думая, что счастливой встрече супругов препятствует темнота, Енс Боот зажег электрический фонарик, всегда предусмотрительно хранившийся в его кармане. Яркий свет облил потрясенную женщину.
— Пьетро! Теперь ты узнаешь меня? Нет? Господи, ты ослеп?
— Ослеп? Порка мадонна! Вздор какой! Я великолепно вижу вас. Но вы, вероятно, ошиблись дверью. По крайней мере я вас не знаю.
— Что с тобой, Пьетро? Я ведь не так изменилась. Ну посмотри на меня!
Со слезами бедная Лючия припала к своему супругу и стала целовать его.
— Пьетро, мальчик мой! Ну поцелуй твою бедную девочку!.. Я так ждала тебя.
