— Да будет тебе, почтенный Велизар, пугать-то! Не вырвется она никуда.
— Как знать, как знать… Мучаете вы Землю, раскачиваете ее, перетираете ее кору. И вы, лесные жители, и люди. Ох, однажды она не выдержит, Земля-то. Не вечная ведь…
— Это почему не вечная-то?
— Да уж не вечная. Вечного ничего нет…
— Да ты, — философ, почтенный Велизар.
— Пожила б с мое под Землей…
Некоторое время он задумчиво поколебался в своем зыбком фиолетовом пламени, потом спросил:
— Чего не приходишь ко мне в колодец? Уже лет двадцать не бывала. Хоть бы одежку свою продала, а? Золотой дам. Золотую монетку с покойничком-царем, а?
— Да что ты, почтенный, я что, голая, что ль, ходить-то буду?
— Да ведь не молодуха, чего стыдиться-то? Золотой дам. Честное дьявольское!
— Не могу, почтенный родственник. И жаль, и не могу…
— Ну как знаешь. А все равно приходи. Я тебе кой-чего покажу. Ох, покажу — удивлю! У меня нынче такая коллекция черепов человеческих, — залюбуешься. Красавцы — древнегреческие профили, лбы высокие, все зубы свои — загляденье!
— Да, почтенный Велизар, древнегреческие профили, а померли, небось, недавно.
— Так уж жизнь устроена, почтенная Бреха. Не я это придумал, не мне и менять. Иному — жить в Элладе, а он здеся народился, ему бы Архимедом или Сократом быть, а он истопник. Ох, люди, люди, беда с ними) Жизнь, говорит, так сложилась. А другой, бывает, вообще ни для какой эпохи не годится по глупости своей великой, даже на каменный век не тянет. А вот, видишь ли, прет опять же здеся, в наше время… И получается у него, и даже, глядишь, неплохо. И повелевает кем-то, и почитают его… Ох, люди!…
— Чего ты, почтенный, разохался. Чего тебе люди-то? Только черепа и собираешь…
— Это верно. Но иногда, как подумаешь о жизни, о Земле, о людях, да и о нашем чертовом племени, о подземной беспросветной жизни нашей, и такая дьявольская тоска берет, что хочется все бросить и уйти, куда глаза глядят.
— Да ладно тебе! Я вот тоже не летаю, от того знаешь, как горько, — вроде я и ведьма-то неполноценная. Да тут еще противники, волк Вергил, другие… И ничего, живу. Нам все же легче живется, чем им — зверям, птицам, людям. Ведь мы за ними следим, а не они за нами. То-то…
В фиолетовом светящемся пламени мерно покачивалось лицо Велизара с длинным горбатым носом, массивным подбородком. Седые бакенбарды на щеках тоже были светло-фиолетовыми. Он возвышался над котлом почти в полный рост, только голени, сужаясь, сливались в единый язык фиолетового пламени, исчезали в зеве котла.
