Как язык науки и язык католической церкви, латынь сохранилась поныне, и не так еще давно все университетское на Западе преподавание велось именно на этом языке; рядом с этим латынь нередко служила для политических переговоров и на ней обычно говорили в так называемом высшем аристократическом обществе.
Однако, трудность изучения латинского языка, особенно его синтаксиса, сделала его еще в прошлом столетии почти непригодным для вышеозначенных целей, и рядом с чисто-классическими гимназиями (с преобладанием преподавания языков латинского и древнегреческого) на Западе стали возникать быстро снискавшие большую популярность реальные гимназии (с сокращенным курсом древних языков) и чисто реальные училища (с заменою древних языков новыми - французским и английским, а у нас немецким). Этим была уплачена дань требованиям века, снискавшего название „века пара и электричества", а французский, английский и немецкий языки, как языки наиболее культурных и передовых в смысле техники народов современности, получили значение как бы международных. Однако, в виду огромной сложности и трудности усвоения этих языков, паи озшие ими весьма и весьма ограниченно и доступно только наиболее образованным и обеспеченным дюдям.
Если принять во внимание, что на основательное изучение латинского языка требуется от 6 до 8, а любого из названных новых языков не менее 3-4 лет основательнейшего труда, то уже одно это обстоятельство сделало бы вопрос о создании наивозможно упрощенного искусственного языка достаточно актуальным.
Это осознали еще несколько сот лет тому зтзад такие гении, как француз Ренэ Декарт (1596-1650) и немец Г.-В. Лейбниц (1646-1716). Оба они, как люди науки, свободно говорили и писали по латыни и оба сознавали ненормаль-пасть такого положения вещей. Оба были гениальными философами и оба думали не столько ©б едином общем языке в собственном смысле слова, сколько о языке философском, о символическом обозначении чисто-отвлеченных понятий. Несколько позже Г.-В. Лейбница к вопросу о создании общего языка с более обширною программою подошел саксонский немец Карпо-форофилос (несомненно, это псевдоним; настоящее имя его осталось неизвестным), обнародовавший (Лейпциг, 1731) проект международного языка, напоминавшего латынь, но латынь упрощенную и "без исключений". Попытка Карпофоро-филоса потерпела полную неудачу и вскоре оказалась основательно забытою.
После этого вопрос о создании международного языка не раз получал разрешение со стороны необозримого ряда авторов, давших в большинстве случаев не столько „языки", сколько лингвистические "курьезы", а потому и не имевших пи малейшего успеха. Несколько более удачною оказалась, впрочем, попытка констанцского католического священника Шлейера (Schleyer), в 1879 году сочинившего свой крайне неблагозвучный, органически не связанный ни с одним из европейских языков, чисто „надуманный" и совершенно произвольный "Воля-п ю к " (что значит "всемирный язык"). Благодаря выдуманности и произвольности, "Воляпюк" удержался недолго, своей искусственностью доказав вскоре свою непригодность, а некоторым, хотя и эфемерным успехом, вполне назревшую в конце XIX века потребность в международном искусственном языке, основанном на органической связи с наиболее распространенными европейскими языками. Эту задачу ровно 40 лет тому назад для своего времени блестяще разрешил варшавский окулист д-р. Л. Л. Заменгоф, (1859-1917), одновременно с попыткою Шлейера выступивший со своим "эсперанто": разрешил, говорю, блестяще, потому что дал человечеству не выдуманный, а только полуискус-ственный язык. Эсперанто является плодом огромного умственного напряжения, глубокой лингвистической работы, значительной языковедческой эрудиции своего автора, свойств тем более удивительных у неспециалиста по филологии, а у любителя-языковеда.
