— Заходите. — просто сказала женщина.
Она порылась в сумочке, достала ключи и открыла калитку.
— Проходите, — повторила она. — Я только что забрала сына из студии, поэтому прошу прощения за бардак в доме.
— Какой студии? — не понял Лара.
— Танцевальной. — женщина вопросительно на него смотрела, не понимая, отчего иностранец не проходит в сад.
Между тем мальчишка прошмыгнул мимо них и мчался к дому. Женщина грустно посмотрела вслед, как тот, весело напевая, скачет по лестнице, и подняла на Лару наполненные слезами глаза.
— Его отец… — она шмыгнула носом, но взяла себя в руки. — …а я так и не смогла сказать ему все… он…
— Он вернется! — тихо проговорил Лара.
Сказал он это без малейшего акцента, своим н а с т о я щ и м голосом. Не скрипучим и приглушенным, а молодым и звучным, какой бывает у людей в тридцать лет.
Женщина резко обернулась и зажала рукой рот. В широко раскрытых глазах слезы моментально высохли.
— Этот голос… — прошептала она. — Он мне знаком! Кто Вы?!
— Я скоро вернусь, и мы обо всем поговорим. — Лара пятился назад.
— Но Вы вернетесь? — крикнула вдогонку ошарашенная женщина.
— Тридцать минут! — крикнул он и опрометью бросился к дому Савушкина.
Влетел в дом, захлопнул дверь и запер ее на все возможные замки, хоть и не ожидал в и з и т а. Не обращая внимание на труп, прошел в ванную комнату на первом этаже и положил на призеркальной полочке пистолет.
Включил горячую воду, очень горячую — до пара. Достал из сумки несколько жестянок и тюбиков с мазями, пару флаконов. Посмотрел в зеркало на отражение «вредного америкашки Лары», скроил в последний раз грустную спаниелью рожу с печальными, украшенными красноватыми прожилками, глазами, вздыбил пышные холеные буффаловские усы и счастливо засмеялся.
Затем густо намазал рожу содержимым одного из тюбиков с изображением безумной физиономии Эйнштейна, выдавил на макушку вонючую мазь и распределил ее по всей голове. Скинул одежду и вылил на тело розоватое масло. Основательно втер.
Пока подсыхало, покрасовался перед зеркалом, поигрывая пузом. Раскрыл рот, вынул накладные резцы, и полез в душевую кабинку.
После десяти минут в густых облаках пара на пол шмякнулись усы, сосульками обрушились лохмы волос. А если бы водитель Митрич имел возможность сейчас лицезреть глубоко им презираемого америкашку, то был бы потрясен до глубины души. Кожа Лары клочьями повисла на теле, оползая жировыми складками вниз к сливному отверстию.
Лара не боялся засорить слив, зная, «кожа», «жир» и прочие ухищрения, созданные лучшими мозгами ЦРУ США через пару минут растворятся в воде без остатка. Сложнее было с глазами. Он помнил, как долго вживлялись специальные линзы с пресловутыми прожилками. И вот теперь с такой же болью он крайне осторожно извлекал их из глаз.
