— Идем, что ли, Петр Иваныч…
Все члены их бродячей труппы, по указу Петра Иваныча, спустились к лесу и табунком расположились на огороженной орешником полянке. Вдвоем же они переоделись в одежду, более подходящую для города и бдительных взглядов милицейских патрулей, пересекли по сухой вытоптанной дорожке поле, причудливо разделенное хозяйственными жителями города на огороды, миновали Симферопольское шоссе и юркнули в зеленые дворы.
Не обращая внимания на шарахающихся от них, точнее от живописной мочалы на подбородке Петра Иваныча, прохожих, путники стремительно, почти бегом приближались к дому Сергея. Перед последним поворотом, образуемым углом ограды детского сада, Петр Иваныч, трусивший позади Сергея, остановился и дернул того за рукав.
— Все, — тяжело выдохнул Петр Иваныч, — к своему дому пойдешь сам. А то там слишком много народа…
— С чего Вы взяли, Петр Иваныч? — обернулся к нему Сергей. — Обычный дворик…
— Да ни с чего я не взял! — перебил его старик. — Вон, он знает лучше…
Сергей взглянул по направлению вытянутой руки Петра Иваныча и обомлел — в двух шагах от него развевался легким белым плащом молодой человек, которого еще секунду назад на этом месте не было и появиться было неоткуда. Было в его лице что-то знакомое, ассоциирующееся почему-то со Штатами. И он вспомнил! Шесть лет назад. Лос-Анжелес. Автоматные очереди, спешно превращающие в требуху номер-люкс гостиницы «Мариотта». И вот подмосковный городок…
Человек кивнул, и враз оробевший Петр Иваныч растворился среди буйствующего кустарника. Сергей прислонился к ограде детского садика, справедливо полагая, просто ради удовольствия его лицезреть, один из ликвидаторов (так, кажется, он назвал себя тогда — от имени и по поручению Высоких небес… выпендрежник) вряд ли станет возникать на пути.
— Ты чего это ухмыляешься! — поинтересовался Сергей, пытаясь незаметно нащупать рукоятку пистолета и вспоминая, есть ли в стволе патрон или нет.
— Да видок у тебя…
Ликвидатор широко осклабился, затем враз стал серьезным и даже печальным. И выражение этих холодных голубых с зеленью глаз можно было трактовать как угодно, не исключая и собственного приговором.
— Тебе не стоит ходить туда.
— Почему? — несмотря на вечернюю прохладу, Сергей чувствовал враз прилипшую к мокрой спине рубашку.
Получалось, его необъяснимая тоска над железнодорожным полотном обрела свое физическое воплощение.
— Почему? — снова переспросил он. — И что ты здесь делаешь?
