— Понятно. Но почему это дало тебе повод заявить его тётке, будто не веришь, что он утонул, так сказать, без чьей-либо помощи?
Длинноволосый собеседник Алексея ухмыльнулся.
— Да хотел эту дуру немного подразнить, посмотреть, как она будет дёргаться и воду мутить. Это ж одно удовольствие.
Макаров покачал головой.
— Мне кажется, ты что-то недоговариваешь.
Лушненко помолчал, пристально глядя в глаза Алексею.
— Тебе могу сказать и ещё кое-что. Там вот что ещё было: эта женщина, военного жена, в прошлом году купила себе у местного умельца ожерелье или бусы — не знаю точно, как это назвать — очень дорогая вещичка. Там золота много наворочено и янтарь крупный такой, тёмный, камни один к одному подобраны — короче, красиво и дорого. Но самый писк, по словам Пашки, — из белого, королевского, как его называют, янтаря. Сравни: тот, что она себе купила, — за три штуки идёт…
— Долларов?
— Ну естественно, что не деревянных… Ты слушай дальше, королевский же, говорят, может потянуть и до десяти.
— Неужели?
— Точно. Пашка говорил, а он в ювелирных вещичках толк знал. Семейные традиции, понимаешь; и у предков кое-что имелось. Но самое-то интересное дальше, пока я, считай, ничего и не сказал. Баба эта, Элина, Пашку так очаровала в прошлом году, что он заказал тому мастеру, который эти дорогие штучки делает, такие бусы к этому лету. Из королевского, для Эльки, в подарок.
— Значит, он взял с собой очень большую сумму?
— У него, конечно, таких «бабок» не бывает, но он взял у меня четыре куска — мне как раз за одну работу выплатили… Ещё, думаю, он у тётки своей подстрельнул, у неё тоже деньги водятся, и она ему сочувствует.
— А она знала про его намерение купить ожерелье?
— Не знаю. Да он и без этого мог у неё денег одолжить, в разумных, конечно, пределах.
— Сколько это — в разумных?
— Ну, тысячи три-четыре. В общем, друг, Элине Пашкиной светил в этом году за двадцать четыре ночи удовольствия очень приличный приз, а вот удалось ли ей его заработать и получить, не знаю.
Макаров покачал головой.
— Да уж, точно, приличный. А ты, кстати, не знаешь, когда тело Павла привезли в Москву, оставались ли при нем или в его вещах какие-то деньги?
Вопрос, однако, был явно не по адресу, и собеседник Алексея не преминул это отметить.
— Не думаю, чтобы что-нибудь уцелело; но это уже ваша работа, сударь, — сказал, усмехнувшись, Лушненко.
