— Не густо, — разочарованно сказал он после того, как Макаров повторил то немногое относительно внешности таможенника, что услышал от Веры. — Попробуем, конечно, поискать, но, очевидно, придётся все-таки задействовать Терентьеву. Что касается всего остального, то, думаю, завтра утром — максимум в обед — будем иметь какой-то результат. Свяжись со мной… Твои дальнейшие планы? — полковник чуть исподлобья взглянул на Макарова.
Алексей задумался. О самом важном он уже договорился — завтра он с помощью обладающего всеми так недостающими здесь ему самому возможностями и связями полковника получит ответ на вопросы, связанные с таможенной проверкой Иваненко. А возможно, выяснит и личность загадочного представителя этой службы, чьё общее описание почему-то заставляло его, как ни подавлял он в себе явное предубеждение, думать об одном конкретном человеке. О ком именно? Пока Макаров не хотел даже себе самому называть это имя, побуждавшее его отказаться от беспристрастности. Эта дорожка могла завести бог знает куда…
— Михаил Маркович, планы у меня простые, — сказал Алексей, глядя на откинувшегося на спинку кресла и ожидающего, теребя в пальцах незажженную сигарету, ответа на свой вопрос полковника, — я же приехал сюда совсем по другому делу. Поэтому теперь я поеду в Янтарный, продолжать свою основную, так сказать, работу. (В Янтарном его звонка ждала Паула, а в кафе «Золотой краб» — очень любопытный сосед по салону самолёта, следовавшего накануне рейсом из Москвы в Калининград, со своими интересными наблюдениями.) И у меня есть к вам ещё одна просьба
— Ещё одна, — подмигнул, усмехнувшись, Сычёв и добродушным тоном добавил: — Давай, не стесняйся, без длинных вступлений. Чем могу, помогу.
— Можно мне от вас позвонить в Москву, поговорить со своим начальством?
— Тьфу ты, — сделал вид, что сплюнул от досады, полковник. — Я-то думал! Ты, ей-богу, как маленький, Алексей. Вот телефон, — указал он красный аппарат на тумбочке возле своего стола, — садись в моё кресло — и сколько угодно. А я пойду, займусь своими делами.
В баре «Золотой краб» играла приятная негромкая музыка. В основном это были сменяющие один другого популярные блюзы в интерпретации лучших исполнителей; Макаров без особого труда понял это, хотя сам больше любил рок-н-ролл, лишь в течение совсем небольшого периода в юности отдавая предпочтение негритянскому джазу. Здесь, в этом небольшом, освещённом светом голубоватых ламп зале почти забытое юношеское увлечение напомнило о себе приятной теплотой в груди. Музыкальное оформление, со вкусом подобранное, вполне соответствовало продуманным интерьерам бара: антуражу из великолепных рыб, лениво замерших на одном месте в круглых больших аквариумах и молча взирающих на людей за столиками, из рыбацких сетей, развешанных по стенам, из настоящих якорных цепей, протянутых по всему периметру помещения, оплетающих огромные, очевидно, тоже настоящие корабельные якоря. Здесь не надо было танцевать (хотя две или три пары двигались, едва переступая в молчаливом объятии на пятачке перед стойкой), здесь не хотелось громко шутить и смеяться; здесь хорошо было просто сидеть за столиком с приятелем или любимой женщиной, вполголоса разговаривать о чем-нибудь спокойном и приятном. И эта завораживающая обстановка смакования каждой минуты медленно текущего здесь времени была тем более приятна, что рядом, за стеклянными стенами с занавесками до пола, на открытой площадке со столиками жарились на мангале куски мяса и рыбы и звучала не слышная в затемнённом зале совсем иная музыка, возбуждающая и пьянящая. Хозяева бара умышленно создавали этот контраст, предлагая посетителям на выбор бурное веселье или возможность спрятаться от безумного мира ночных развлечений города-курорта в тихом, уютном уголке, где под взглядами неподвижных пучеглазых морских чудищ в огромных аквариумах можно спокойно выпить свежего пива с изысканными закусками, отрешившись на время от всего окружающего…
