— Фью! — самоуверенно присвистнул Веригин и посмотрел на свое ружье, стоявшее в углу. Ему было досадно, что старик как бы нотацию ему читает, и тем более досадно, что ему самому было стыдно своей мальчишеской выходки.
Старик покачал головой, но ничего не сказал и стал наливать на блюдечко.
Шутов с тревогой посмотрел на него.
— А ты знаешь, ты в самом деле не ходи, подожди! — волнуясь сказал он.
— Наплевать! — хвастливо возразил Веригин именно потому, что ему самому что-то стало жутко и стыдно было в этом признаться.
В избе было душно и темно. Лампочка давала мало свету; по стене от самоварного пара быстро проползали и исчезали под потолком дымные тени.
— Нехорошо! — проговорил старик как бы про себя.
— Ну что ж, — заговорил Веригин, озлившись на его осуждающий тон, — вы, верно, человек религиозный, следовательно, должны одобрять мой поступок: разрушил идолопоклонство!.. Святые отцы всегда так поступали!
Старик покосился на него, показывая, что понял насмешку.
— Вашему делу святые отцы не пример! — неодобрительно сказал он. — И не все правильно и святые делали.
— Что ж, по-вашему, не надо бороться с суевериями? Пусть себе идолам поклоняются, что ли? — насмешливо спросил Веригин.
Старик помолчал.
— Всяк человек своего идола имеет! — наставительно возразил он. — Не в том дело, чему человек поклоняется… Нам с вами чужую веру гнать не к лицу!.. Ты свою веру знай, барин, а чужой не касайся. Ты себя в добре держи и будешь тем самым Богу слуга. Не в храме, а в духе! — торжественно и непонятно возгласил старик, значительно подняв толстый, заскорузлый палец.
— Так то дух, а то деревянный чурбан! — не вдумываясь в слова старика, возразил Веригин.
— Чурбан!.. А ты во что веришь, барин? — уже явно неодобрительно вдруг спросил старик и зорко уставился на Веригина.
Веригин засмеялся.
— Я в человечество верю, старик!
— В человечество? — раздумчиво и как бы с недоверием переспросил Федор Иванович. — В человечество!.. Ну, ин по-твоему… И крепко веришь?
— Верно крепко, коли сюда попал!
— Во! А почем ты знаешь, что твоя вера — правая?
— Я думаю!
— А ты не думай, а говори, как понимаешь! Вот, скажем, и я, и Василий Васильевич, и старичок тот, и урядник наш, скажем, тоже — люди-человеки. Так ты и в нас веришь?
— Ну, почему — в вас?.. Я, старик, в идею человечества верю! улыбнулся снисходительно Веригин.
— Ась? — переспросил Федор Иванович и наклонил ухо, из которого торчали седые волосы.
— Ну, во всех вместе верю! — смеясь, пояснил Веригин.
