– Откуда ты узнал о моей матери? Уже люди рассказали?
– Да нет, скорее просто ответили на несколько вопросов.
– Выходит ты интересовался моей личной жизнью, так что ли?
– Уи.
– Ты невежа! – Она попыталась вскочить с кровати, но оказалось, что ее длинные волосы прижаты мужским плечом. Лаура дернула головой, пытаясь высвободиться, однако Доминик даже не пошевелился, и ей ничего не оставалось делать, как вновь упасть головой на подушки.
– Ты бы и сам был недоволен, – внезапно сказала она, – если бы твоя мать бежала в Париж, чтобы жить с каким-нибудь офицером, а отец вместо того, чтобы остаться с тобой, предпочел бы жить на отдаленной островной плантации. Им наплевать было, что будет со мной.
– Сколько тебе лет, Лаура? Двадцать два? Двадцать три?
– Если ты знаешь, зачем спрашиваешь. И вообще, почему ты играешь со мной в какие-то детские игры?
– Я не играю. Ты сама ведешь себя по-детски.
Сердито фыркнув, она вновь попыталась освободить волосы.
– Лежи спокойно, женщина с разумом ребенка! – мужская рука нежно, но властно прижала ее к подушке.
– Да как ты смеешь!
– Не вопи, у меня голова раскалывается.
– Может, стоит взять топорик и помочь ей расколоться?!
– Лаура, в своей жизни я приобрел кое-какой опыт, который возможно был бы и тебе полезен. Послушай.
– Если мне понадобится послушать проповедь, так я пойду на мессу.
– Да ведь на днях и на мессе ты не очень-то слушала проповедь.
– Что-о?! Ты был в воскресенье в церкви? Почему же я тебя не видела?
– Был не я, а один из моих друзей.
– Один из друзей? Так ты шпионил за мной!
– Не за тобой. Если бы ты знала, что происходит в Новом Орлеане! Ты и представить себе не можешь насколько близки англичане к тому, чтобы захватить город. Остается нам самим подумать о его защите, поскольку идиот-губернатор, похоже, не собирается этого делать.
– Ты ничем не поможешь нам, шпионя в церкви. – Лаура подозрительно посмотрела на дверь, едва видимую за пологом. – Не понимаю, почему ты так об этом беспокоишься. Ты ведь служил Наполеону, не так ли?
Доминик печально улыбнулся.
– Он в ссылке и бессилен… Но мы говорили о твоей матери.
– У меня нет желания говорить о ней.
Но он продолжал так, как будто не слышал ее слов.
– Тебе следует понять других людей, или хотя бы, попытаться научиться этому. У твоей матери были причины поступить так, а не иначе.
– Я не хочу о ней разговаривать, отпусти меня.
Доминик схватил девушку за руки и сжал их, держа так до тех пор, пока она не прекратила сопротивляться. На ее глаза набежали слезы, но она продолжала смотреть ему в лицо, обессиленная этой короткой борьбой, но так и не смирившаяся. Внезапно Доминик почувствовал растерянность и сказал:
