Прямо перед собой вижу знакомый бесформенный силуэт! Теперь, в красноватом свете горящих в коридоре аварийных ламп, я могу как следует рассмотреть его. Больше всего он (или она) похож на вытянутое по вертикали дождевое облако. Ни головы, ни конечностей нет и в помине. Чем он смотрит или говорит, непонятно. Может, в данный момент он вообще стоит ко мне спиной?
– Есще кусшадь даий, – просит он. Мне кажется, или его интонация и впрямь изменилась? По-моему, теперь в голосе звучат эдакие игривые, довольные нотки.
– Даий, – уже настойчивее повторяет он, и я машу рукой по направлению квартиры, в которую высаживаются боевики: – Там еда, там кушать.
Не знаю, понимает ли он, но «облако» послушно плывет в указанном направлении, а я встаю и тащусь, приволакивая больную ногу, по коридору к виднеющемуся вдали повороту. В квартире тем временем раздаются истошные вопли, стрельба, слышится какое-то утробное чавканье и другие не очень-то понятные звуки вроде низкого басовитого гудения, но я не оглядываюсь – я бреду так быстро, как только позволяет покалеченная нога, вперед, к вожделенному повороту.
Не дохожу до поворота каких-нибудь пяти метров, как вдруг замечаю в полу пролом. Похоже, здесь произошел какой-то взрыв – пол буквально разворотило, из покореженного, обгоревшего пластика торчат изогнутые балки перекрытий.
Осторожно заглядываю в пролом. Вроде пусто. Мне бы спуститься, но… Во-первых, страшно – я еще не забыл, как еле унес ноги, вернее, руку из лифта. А ведь лифт тоже сначала показался мне пустым! Но дело даже не в этом. От потолка до пола метра три с половиной, а то и все четыре, так что даже если я повисну на руках, до пола еще останется лететь и лететь. Я бы, конечно, прыгнул без проблем, если бы не больная лодыжка – такой нагрузки она явно не выдержит. Можно, правда, обойти пролом и двинуться дальше по коридору…
Я не успеваю принять решение – его за меня принимают другие. Видно, тот «Бутвиль» с пассажирами был не единственным или мои недруги успели подняться снизу по лестнице (спуститься сверху с крыши – один черт). Как бы то ни было, путь за поворот отрезают двое боевиков с бластерами, а за моей спиной слышится громкий жизнерадостный вопль-вопрос:
– Мозза ихь тосже скусшадь?
«Можно их тоже скушать?» – машинально перевожу я. «Их», вероятно, боевиков.
– Мозза, – киваю я, а затем благоразумно решаю не стоять между голодным «облаком» и его потенциальной едой. Бросаюсь в пролом, группируясь уже в полете и машинально поджимая больную ногу.
