— Кто это был? — Пахом выпутался из шкуры и стоял готовый к схватке: без порток, но с саблей.
— Крови-то как мало. — Зверев стер с груди несколько капель, упавших с тела, и наконец-то встал, вогнал клинок в ножны. Наклонился к телу, ткнул пальцем: — Надо же, мягкое. Только холодное. И соломой пахнет. Совсем не ладаном. И не мертвечиной.
— Господи, княже! — испуганно перекрестился холоп. — Да ты же ее убил!
— Ты тоже заметил? — скривился Андрей. — Ведьма это была. Или упырь. Какая теперь разница?
Он взялся за тело, ухватив под мышками, рванул к себе, и оно со стуком рухнуло на пол. Постель выглядела более-менее целой. Только десяток дырочек на простыне, словно огромная кошка пыталась поймать под ней мышь. Правда ложиться на эту перину снова Звереву почему-то не хотелось.
— Ты убил ее, княже.
— Убил, — передернул плечами Андрей. — А должна была она меня прикончить? Как думаешь, может, ради этой красотки Белург меня сюда и заслал? Он ведь парень основательный. Подготовил засаду, да и отправил в капкан. Подальше от Москвы, чтобы подозрений…
— Тебя за душегубство под следствие возьмут, княже. Господи, как же так?
— За что? Это же…
— А кто об том ведает? Кабы знали о ней крестьяне, батюшка здешний, боярыня — быстро бы кол осиновый для упыря заточили али митрополиту колдунью передали. Мыслю, все окрест ее простой девкой считали. Потому и в историю нашу, княже, не поверят. И убил ты ее не в лесу, не на проезжем тракте, а в боярском доме. Да еще голую и в постели. Посему и татем ее назвать нельзя. Кто же поверит? Голая девка — и тать!
— Ч-черт! — До Андрея дошел весь неприглядный смысл ситуации. Приехал гость, остался в доме, а ночью девицу, с которой в постели ласкался, взял да и зарезал. Как иначе все это объяснишь?
— Коли холопка, то откупиться можно. Авось, сговоримся с хозяйкой, — почесал в затылке Пахом. — А коли не раба…
Дальше можно было не объяснять. На Руси закон исстари считал всех людей равными — кроме пленников и рабов, естественно. Даже закупные люди, ярыги, отданные за долги «головой», защищались от произвола господина. Пороть за нерадивость — пожалуйста. А убить или продать — не моги! Родовитый князь за душегубство отвечал той же мерой, что и простой кожемяка.
Нет, конечно, знатные бояре были все же немного «более равными», нежели черные людишки. То, за что смерда без разговоров вздергивали на осине, для князя могло обойтись ссылкой, а то и вовсе штрафом. Но об том еще уговариваться надобно, на милость воеводы и государя надеяться, в ножки кланяться, просить… И еще не обязательно, что обойдется. Да даже если и обойдется — как потом всю жизнь с такой славой жить? Палач постельных девок! В глаза ведь никому не глянешь, совестно.
