Через три часа, после двух груженых с верхом возков, злоба наконец утихла, превратившись в глухую тоску. Желание рвать и метать отпустило — теперь ему хотелось лишь завыть от бессилия, уйти куда-нибудь прочь от посторонних глаз, от знакомых и незнакомых людей, скрыться в пустынях, чащобах и снегах, остаться в одиночестве. Хорошо быть одному — ибо отшельнику никогда не испытать подобных мук. Отшельнику не познать ни любви, ни ревности, ни злобы, ни предательства. Счастливчики…
— Кваску испей с устатку, княже. — Пахом, уже давно наблюдавший от амбара за его работой, приблизился, протянул глиняную крынку. — Воды умыться зачерпнуть али в баню пойдешь? Намедни топили, еще теплая.
— Собирайся, дядька, — принял посудину Андрей. — Уезжаем…
И он жадно припал к шипучему, пахнущему ржаным хлебом, темному напитку.
— Прям счас, что ли, Андрей Васильевич?
— Сейчас.
— Дык… Холопы отлучились, добро не увязано, тебе перед дальней дорогой попариться надобно, с хозяином попрощаться. Обидится ведь боярин Кошкин, коли пропадешь, слова не сказамши… А куда едем? Государь куда сызнова послал али своя нужда образовалась?
— Домой, — кратко ответил Зверев.
— Это, княже… — неуверенно промямлил холоп. — Домой, сиречь, в княжество? Али к отцу с матушкой поперед заглянешь?
— Домой — значит домой…
Князь Сакульский помедлил с ответом. Людмила желала, чтобы он уехал в княжество — издеваться над женой. Чтобы та от мужниных побоев и придирок в монастырь ушла. Однако видеть Полину, убившую их первенца, Звереву совсем не хотелось. Даже для того, чтобы хорошенько выпороть — как велят поступать с женами здешние обычаи.
— В Великие Луки поскачем. В Лисьино, к отцу.
— Стало быть, подарки отцу с матушкой выбирать пойдешь, Андрей Васильевич?
— По дороге куплю.
— Дык ведь Илья с Изей все едино в городе — серебро тратят, что после сечи с татар собрали. С дьяком Кошкиным еще попрощаться надобно, вещи увязать. Смеркаться скоро будет, а еще попариться надобно перед отъездом. Не грязным же в дальний путь выходить…
— Редкостный ты зануда, Пахом… — Все же разозлиться на дядьку, что воспитывал барчука с самой колыбели, учил держаться в седле и владеть оружием, что всегда был рядом, готовый закрыть собой в сече, а в миру — помочь советом, Зверев не смог. — Ладно, уболтал, в Москве переночуем. Но на рассвете тронемся! Собирайтесь.
* * *
— Доброе утро, Андрей Васильевич, рассольчику капустного не желаешь?
— Ой, мамочки… — Зверев попытался сесть, и от резкого движения немедленно со страшной силой заболела голова. Он приоткрыл глаза, осмотрелся. Деревянные струганые полати, сложенная из крупных валунов печь, бочки, котел, веники, острый запах березовых листьев и пива. — Боярин Кошкин где?
